Но это отступление увело меня от Чичагова, разбитого маршалом Неем. Адмирал больше не осмеливался пойти на нас в атаку или покинуть Стахово на протяжении всего дня.

Ознакомив вас вкратце с позициями вражеских армий на обоих берегах Березины, я должен рассказать вам немного о том, что происходило на реке во время сражения. Огромные массы отставших от своих частей людей, у которых было две ночи и два дня, чтобы переправиться по мостам, и которые из-за своей апатии не воспользовались этой возможностью, поскольку никто их к этому не принуждал, вдруг разом захотели перейти через реку, когда ядра Витгенштейна начали падать среди них. Вся эта необъятная масса людей, лошадей и повозок столпилась у входа на мосты. Она полностью закрывала подступы к мостам и не могла добраться до них. Очень многие из тех, кому не удалось попасть на мосты, были оттеснены толпой в Березину, где почти все утонули.

В довершение всех несчастий один из мостов обрушился под грузом орудий и тяжелых зарядных ящиков, следовавших за батареями. Тогда все бросились ко второму мосту, где паника и беспорядок были уже столь велики, что самые смелые и сильные люди не могли устоять под давлением толпы. Очень многих просто задавили! Видя, что пересечь реку по таким загроможденным мостам невозможно, многие возчики экипажей повели своих лошадей в реку, но этот способ переправы, который был бы очень полезен, если бы осуществлялся в порядке и на два дня раньше, стал гибельным почти для всех, кто к нему прибегнул, потому что, с шумом толкая свои повозки, они налетали друг на друга и опрокидывали повозки в реку! Тем не менее многим удалось добраться до противоположного берега. Однако выход из реки никто не подготовил, предварительно хотя бы срубив прибрежный кустарник, как это должен был бы сделать штаб. Поэтому лишь немногим из повозок удалось выбраться на другой берег. И здесь погибло еще очень много людей!

В ночь с 28-го на 29 ноября русские пушки еще больше увеличили этот кошмар, поражая своим огнем тех несчастных, которые пытались перебраться через реку. Наконец, в 9 часов вечера отчаяние достигло предела. Маршал Виктор начал отступление, и его дивизии в полном порядке подошли к мосту, вступить на который они смогли, лишь силой отодвинув всех, кто закрывал им подступ. Но опустим занавес над этими ужасными сценами!

На рассвете 29 ноября все повозки, еще находившиеся на левом берегу, были подожжены. И когда, наконец, генерал Эбле увидел, как русские приближаются к мосту, он поджег и мост! Несколько тысяч несчастных, остававшихся на подступах к Студянке, попали в руки Витгенштейна. Так закончился самый ужасный эпизод Русской кампании! Эти события были бы гораздо менее пагубными, если бы кто-то сумел и захотел воспользоваться временем, предоставленным нам русскими, считая от нашего прибытия к Березине. На этой переправе армия потеряла от 20 до 25 тысяч человек.

Преодолев это огромное препятствие, масса потерявших свои части людей, спасшихся от столь ужасного несчастья, была еще довольно значительна. Всех этих солдат увели в направлении Зембина, за ними последовал император со своей гвардией. После них двигались остатки нескольких полков и, наконец, 2-й корпус. В авангарде корпуса шла бригада Кастекса.

Я уже говорил, что дорога на Зембин, единственный путь, остававшийся у нас, пересекает огромное болото и имеет очень большое количество мостов, которые Чичагов по оплошности не сжег, когда за несколько дней до этого он занимал здесь позиции. Мы подобной ошибки не совершили, и после прохождения армии 24-й конно-егерский полк и мой полк подожгли эти мосты при помощи сухого тростника, росшего по соседству.

Отдав приказ поджечь мосты у Зембина, император надеялся надолго избавиться от преследования русских, но уже неоднократно было сказано, что удача отвернулась от нас. И действительно, мороз, который в это время должен был бы превратить воды Березины в лед, оставил ее воды почти нетронутыми, когда нам пришлось через нее переправляться. Но как только мы перешли через Березину, наступил жестокий мороз и сделал лед таким крепким, что через него можно было бы переправлять пушки! То же самое было и с болотами Зембина. Поджог мостов через эти болота не принес нам никакой пользы[137]. Три русских армии, которые мы оставили позади нас, смогли беспрепятственно начать преследование, но, к большому нашему счастью, это преследование не было слишком настойчивым. Впрочем, маршал Ней, командовавший французским арьергардом, собрал всех, кто еще был в состоянии сражаться, и часто возвращался, чтобы напасть на противника, когда он осмеливался подойти к нам слишком близко.

С той поры, как маршал Удино и генерал Легран были ранены, 2-м корпусом командовал генерал Мезон. Этот корпус, несмотря на свои большие потери, был самым многочисленным во всей армии, и обычно ему поручали отражать нападения русских. Мы удерживали противника в отдалении на протяжении всех дней 30 ноября и 1 декабря, но 2 декабря они так потеснили нас своими превосходящими силами, что произошло очень серьезное сражение, в котором я был ранен, и моя рана оказалась тем более опасной, что в тот день стоял 25-градусный мороз.

Возможно, я должен был бы ограничиться лишь тем, чтобы рассказать вам, как я получил удар копья, не вдаваясь в подробности, ведь они столь ужасны, что я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю об этом! Но ведь я обещал вам рассказать все о моей жизни целиком, поэтому вот рассказ о том, что случилось со мной в бою при Плещеницах.

Чтобы дать вам возможность как следует понять мой рассказ и чувства, обуревавшие меня во время этих событий, мне придется сначала рассказать вам о том, как один голландский банкир по фамилии Ван Бершем, бывший моим ближайшим другом в коллеже в Соррезе, прислал мне в самом начале этой кампании своего единственного сына, который стал французом после присоединения своей страны к Империи и поступил в 23-й полк, хотя тогда ему едва ли было шестнадцать лет. Этот молодой человек, полный замечательных достоинств, отличался завидным умом. Я взял его к себе секретарем, и он все время двигался в пятнадцати шагах позади меня вместе с моими ординарцами. В этом же положении он находился и в тот день, когда, пересекая обширную равнину, 2-й корпус, в арьергарде которого находился мой полк, увидел, как на него мчится огромная масса русской кавалерии. Вражеская кавалерия мгновенно обошла нас и со всех сторон атаковала. Генерал Мезон занял такие хорошие позиции, что наши пехотные каре отражали все атаки регулярной кавалерии противника.

Тогда неприятель ввел в сражение массу казаков. Они нагло кололи пиками французских офицеров, двигавшихся впереди своих эскадронов. Поэтому маршал Ней приказал генералу Мезону прогнать казаков, бросив против них все, что оставалось от дивизии кирасир, а также бригады Корбино и Кастекса. Мой полк, который был еще многочисленным, оказался перед полком черноморских казаков. Они были одеты в высокие каракулевые шапки, и у многих из них одежда и кони были лучше, чем обычно у казаков. Мы бросились на них, и, по своему обычаю никогда не воевать в правильном боевом порядке, казаки развернулись и галопом умчались. Однако, будучи незнакомыми с этой местностью, они направились к препятствию, являющемуся весьма редким в этих обширных равнинах, — то был огромный глубокий овраг, издали совсем незаметный посреди окружающей равнины. Этот овраг внезапно остановил казаков. Видя, что перескочить через овраг на лошадях невозможно и придется встретить лицом к лицу мой полк, который вот-вот нападет на них, казаки развернулись и, прижимаясь друг к другу, смело выставили против нас свои пики!