После неудач на складах и в частных жилищах огромное большинство голодных людей бросилось к госпиталям, и они вскоре были забиты до отказа, хотя там тоже не было достаточно провизии для всех несчастных. Но здесь они, по крайней мере, были защищены от суровых холодов. Однако эта ненадежная защита привела более 20 тысяч больных и раненых, среди которых было 200 офицеров и 8 генералов, к решению не идти дальше! Их моральные и физические силы были истощены.

Лейтенант Эрну, один из самых сильных и смелых офицеров моего полка, был настолько обескуражен тем, что он видел на протяжении нескольких дней, что лег в снег, и ничто не могло заставить его подняться. Там он и умер! Многие военные всех чинов застрелились, чтоб положить конец своим несчастьям.

В ночь с 9-го на 10 декабря при 30-градусном морозе несколько казаков начали стрелять у ворот Вильно. Наши люди решили, что перед ними вся армия Кутузова, и в ужасе бросились прочь из города. Я сожалею, но мне приходится сказать, что среди них был и король Мюрат: он отбыл, не отдав никакого приказа. Маршал Ней остался, организовал отступление наилучшим возможным образом, и мы покинули Вильно утром 10-го, оставив там, помимо большого количества людей, артиллерийский парк и часть армейской казны.

Едва мы вышли из Вильно, как бессовестные евреи набросились на французов, которых они приняли в своих домах, и стали отнимать у них те малые деньги, какие у тех были. Они отняли у них также одежду и выбросили их в окна голыми! Несколько офицеров русского авангарда, в этот момент вошедшего в город, были настолько возмущены такой жестокостью, что приказали убить множество этих мерзких евреев.

В разгар всей этой суматохи маршал Ней переместил по направлению к дороге на Ковно все, что смог привести в движение, но едва только он прошел 1 лье, как на его пути встретилась высота Понари. Этот холм, который в любых других обстоятельствах колонна миновала бы, не обратив на нее внимание, стал серьезным препятствием, потому что лед, его покрывавший, сделал дорогу настолько скользкой, что тягловые лошади были не в состоянии поднять на холм повозки и фургоны! То, что оставалось от армейской казны, должно было бы попасть в руки казаков. В этот момент маршал Ней приказал открыть сундуки и позволил французским солдатам рыться в них. Этот мудрый поступок, причин коего г-н де Сегюр, возможно, не знал, заставил его позже говорить, что войска ограбили императорскую казну. В Военном наблюдателе[139] того времени я встречал также следующую фразу г-на де Сегюра: «После отъезда императора большая часть армейских полковников, которыми до той поры восхищались, видя, как они еще идут вместе с четырьмя или пятью оставшимися офицерами или солдатами за своим орлом, больше не прислушивались ни к чьим приказам, кроме своих собственных… Были люди, которые проделали 200 лье, не поворачивая головы!» Я свидетельствую, что маршал Ней, увидев однажды, как в бою погибли полковник и начальник батальона полка, в котором насчитывалось всего лишь 60 человек, понял, что подобные потери помешают реорганизации армии, и приказал перед лицом врага оставлять в строю только то количество высших офицеров, какое будет пропорционально количеству солдат в подразделении.

За много дней до нашего прибытия в Вильно из-за сильных холодов мы потеряли многих лошадей моего полка. Это мешало ехать верхом тем, кто у нас еще оставался, и поэтому мои кавалеристы шли пешком. Я бы очень хотел двигаться так же, как они, но моя рана мешала мне, и я приказал запрячь одну из моих лошадей в сани. Вид этого нового способа передвижения навел меня на мысль о том, что этим же способом удастся спасти и моих больных, а их стало очень много. Поскольку в России даже в самом бедном жилище всегда можно найти сани, у меня их вскоре была их добрая сотня. В каждые сани запрягли одну лошадь, и на одних таких санях можно было спасти двоих людей. Такой способ передвижения показался столь удобным генералу Кастексу, что он разрешил мне посадить в сани и всех остальных кавалеристов. Начальник эскадрона г-н Монжино, ставший полковником 24-го конно-егерского полка с того момента, как г-н А*** был произведен в генералы, получил такое же разрешение, и все, кто оставался от нашей бригады, запрягли лошадей и составили караван, передвигавшийся в большом порядке.

Вы, конечно, думаете, что, двигаясь таким образом, мы теряли возможность защищаться. Но вы ошибаетесь, потому что на льду мы были гораздо сильнее, имея сани, которые везде могут проехать, причем оглобли поддерживают лошадей, чем если бы мы оставались на лошадях, скользящих и падающих на лед на каждом шагу!

Дорога была покрыта брошенными ружьями, поэтому многие наши егеря подобрали по два ружья, кроме того, сделали большой запас патронов, так что, когда казаки осмеливались к нам приближаться, мы их встречали самым оживленным ружейным огнем и быстро их отгоняли. Впрочем, наши кавалеристы сражались при необходимости и в пешем строю. Вечером из саней мы образовывали большое каре, а в середине его разжигали наши костры. Маршал Ней и генерал Мезон часто приезжали провести ночь в подобном месте, где они были в безопасности, потому что из вражеских войск нас преследовали только казаки. Наверняка это был первый случай, когда арьергард передвигался на санях, но, поскольку мороз делал любой другой способ передвижения невозможным, у нас он очень хорошо получался.

Таким образом мы продолжали отступать вплоть до 13 сентября, когда наконец мы увидели Неман и Ковно, последний российский город. В этом самом месте шестью месяцами раньше мы вошли в империю русских царей. Сколько изменилось с той поры! Какие громадные потери понесла французская армия!

При своем вступлении в Ковно вместе с арьергардом маршал Ней в качестве гарнизона нашел в этом городе небольшой батальон из 400 немцев. Он присоединил их к своим подразделениям, чтобы защищать город как можно дольше и дать таким образом раненым и больным возможность выехать в направлении Пруссии. Узнав о приходе Нея в Ковно, король Мюрат отбыл в Гумбиннен.

14 декабря казаки Платова, за которыми следовали два батальона русской пехоты, ехавшие вместе со своими пушками на санях, появились перед городом Ковно и атаковали его в нескольких пунктах. Однако маршал Ней с помощью генерала Жерара дал им отпор и продержался в городе до ночи. После этого он приказал нам переправиться через Неман по льду и покинуть Россию.

Мы были в Пруссии — стране союзников. Маршал Ней, сраженный усталостью, больной и считавший, впрочем, что кампания уже закончилась, вскоре покинул нас и отправился в Гумбиннен, где собрались все маршалы. Начиная с этого момента в армии больше не было командующего и остатки каждого полка шли отдельно друг от друга, продвигаясь вперед по прусской территории. Русские, находившиеся в состоянии войны с этой страной, имели бы право преследовать нас на ее территории, но были удовлетворены тем, что отвоевали свою землю, и, не зная к тому же, должны ли они были вступить в Пруссию как союзники или как враги, предпочли дождаться приказаний своего правительства и остановились на Немане. Мы воспользовались их колебаниями, чтобы направиться в сторону городов Старой Пруссии.