Заткнись, ублюдок.

Я принялся размышлять под аккомпанемент дождя. Можно провисеть на дереве остаток ночи – которая закончится то ли через десять минут, то ли через тридцать часов… Или попробовать спуститься.

А если внизу меня поджидают хищники? Великолепная мысль.

Заткнись, велел я себе. Зато внизу можно будет поискать укрытие от дождя, поудобнее расположить сломанную ногу, сделать шину…

– Ладно, – сказал я вслух и принялся шарить вокруг, отыскивая лиану, по которой мог бы спуститься.

По-моему, на спуск у меня ушло часа два-три. А может, вдвое больше или вдвое меньше. Молнии уже не вспыхивали, находить в непроглядной тьме, за что ухватиться, было чрезвычайно сложно, однако над джунглями появилась полоса призрачного красноватого света, которая слегка рассеяла мрак и позволила мне худо-бедно ориентироваться.

Это что, рассвет? Вряд ли. Слишком тусклый. Скорее отблеск пожара…

По моим прикидкам, я спускался с высоты метров в двадцать пять. Ветви оставались такими же толстыми до самой земли, а вот листья с острыми как лезвия кромками попадались реже. Правда, насчет земли я выразился неудачно. Передохнув в развилке двух ветвей, придя в себя от боли и прогнав головокружение, я продолжил спуск – и ощутил под собой воду. Нога отдернулась сама собой. В красноватом свете я разглядел, что вода повсюду, бурлит вокруг серо-зеленых стволов – черная, маслянистая, похожая на нефть.

– Блин! – сказал я. Пожалуй, на сегодня с меня хватит. Видимо, придется строить плот. На этой планете, по идее, должно быть два портала, соответственно выше и ниже по течению. До второго мне просто необходимо добраться. Что ж, плот я уже строил…

Да, когда был цел и невредим, сыт, когда у тебя были инструменты – топор и лазер. А теперь ты даже не можешь стоять на ногах…

Пожалуйста, заткнись. Ну пожалуйста!

Я закрыл глаза и попытался заснуть. От лихорадки меня то и дело бросало в дрожь. Стараясь отвлечься, я принялся прикидывать, что расскажу Энее, когда мы увидимся вновь.

Ты же не веришь, что вы еще увидитесь? Разве не так?

– Заткнись, поганец! – рявкнул я на себя. Мой голос затерялся в шуме дождя и плеске воды в полуметре подо мной. Пожалуй, надо взобраться повыше, если я не хочу утонуть. Ведь вода за ночь может подняться. Какая ирония! Затратить столько сил на спуск для того, чтобы в итоге вновь подниматься. Лучше влезть на три-четыре метра. Кто ее знает, насколько она тут поднимается. Но сначала нужно перевести дыхание и подождать, пока утихнет боль. Пара минут, не больше…

Я проснулся от дневного света и обнаружил, что лежу распростертый на провисающих ветвях в каких-то сантиметрах от поверхности бурлящего потока, который лавировал между стволами деревьев. Вокруг стоял полумрак, как в сумерках. Похоже, я проспал целый день и сейчас уже вечер. По-прежнему шел дождь, но не тропический ливень, а так, морось. Хотя с лихорадкой определить было трудно, мне казалось, что тут тепло, зато влажность явно на пределе.

У меня болело все. Было крайне сложно разобрать, где заканчивается тупая боль в сломанной ноге и начинается боль в голове, в спине и в животе. Короче, ощущение такое, будто под черепом перекатывается сгусток ртути, реагируя на каждый поворот головы. Головокружение сопровождалось приступами тошноты. Крепче ухватившись за ветки, я задумался над прелестями дальних путешествий.

В следующий раз, детка, пускай по твоим поручениям бегает А.Беттик.

Свет, как ни странно, не угасал, но и ярче не становился. Я переменил позу и принялся изучать воду: она была серой, кое-где пенилась и несла обрывки пальмовых листьев и сухие ветви. Я поднял голову, но нигде не заметил ни каяка, ни паруса. Любой обломок фибропласта, свалившийся ночью с дерева, наверняка давным-давно унесло течением.

Это походило на наводнение, на весенний паводок на пустошах над гиперионским заливом Тоскахай. Там паводки случались раз в год, весной, а здесь, в этом тропическом лесу, вода с тем же успехом могла стоять вечно. Где здесь? Да какая разница!

Я вновь посмотрел на воду. Она напоминала цветом скисшее молоко, а глубина потока могла быть какой угодно – от нескольких сантиметров до многих метров. По стволам деревьев судить трудно. Течение быстрое, но не настолько, чтобы унести меня, если я ухвачусь как следует за нижние ветви. Если мне повезет, если в здешних лужах не водятся хищники вроде гиперионских водяных клещей и прочая гадость, я могу куда-нибудь добрести…

Чтобы добрести, нужны две ноги, Рауль. А тебе придется прыгать на одной.

Ладно, прыгать так прыгать. Я ухватился обеими руками за ветку над головой и осторожно спустил в воду левую ногу; правая лежала на другой ветке. Снова накатила боль, но я не отступал и опускал ногу все ниже – в сером потоке скрылась ступня, затем лодыжка, колено… Я чуть передвинулся… Сломанная нога соскользнула с ветки, и я не сдержал стона. Мышцы рук напряглись, удерживая тело.

Глубина потока оказалась около полутора метров. Вода плескалась вокруг пояса, брызгала мне в грудь. Она была теплой и как будто слегка утишила боль в правой ноге.

А сколько в ней замечательных микробов, мой мальчик! Причем некоторые наверняка завезены еще первыми «ковчегами» и наверняка успели мутировать. Ты придешься им по вкусу, Рауль.

– Заткнись, – тупо сказал я, обращаясь к своему внутреннему голосу, и огляделся. Голова болела, левый глаз заплыл, на веках запеклась корка, но все же кое-что я им видел.

Со всех сторон торчали из воды серо-зеленые стволы, которым не было ни конца ни края, с темно-зеленых, почти черных ветвей свешивались широкие листья. Слева, впрочем, виднелось нечто вроде просвета. И почва под ногами, когда я направился туда, показалась мне чуть более твердой.

Я шел, подтягиваясь на руках, затем переставляя левую ногу и волоча правую, порой пригибался, чтобы пройти под низко нависающими листьями, порой огибал препятствие – как тореадор в замедленной съемке, пропуская мимо себя плывущие по воде обломки. Чтобы добраться до просвета, ушло несколько часов. Но все равно иного занятия у меня не было.

Затопленные джунгли вывели к реке. Я ухватился за последнюю ветку, чувствуя, как течение пытается подхватить меня и унести, и уставился на бесконечное пространство серой воды. Противоположного берега видно не было – но не потому, что вода простиралась настолько далеко. Просто над поверхностью реки – а что это река, а не озеро и не море, можно было догадаться по водоворотам, двигавшимся справа налево, – клубился то ли туман, то ли завеса облаков, видимость составляла около сотни метров, не больше. Серая вода, серо-зеленые влажные стволы, темно-серые облака… Свет как будто стал более тусклым. Приближалась ночь.

Я совершенно выбился из сил. Лихорадка нарастала. Несмотря на тропическую жару, мои зубы противно стучали, а руки дрожали, и я ничего не мог с этим поделать. Где-то по дороге я нечаянно наступил на правую ногу, и боль была такой, что захотелось завопить во все горло. Признаюсь честно, я и завопил. А потом, сперва тихо, затем все громче, принялся распевать боевые марши гиперионских сил самообороны, после которых перешел к скабрезным лимерикам, коих наслушался в бытность матросом на Кэнсе; закончилось же все обыкновенными нечленораздельными воплями, ибо нога болела просто зверски.