Я вспоминаю другую планету: я был там всего несколько месяцев назад. Вспоминаю свой первый день в корабле Консула. Мы разгонялись для перехода в С-плюс. Автохирург лечил мою сломанную ногу, а я между делом спросил:

– Любопытно, как я прошел через портал? Последнее, что я помню, это громадный…

В ответ Корабль прокрутил голограмму, снятую плавучей камерой. В тот день шел дождь, и все казалось расплывчатым. Мерцала зеленоватым сиянием арка портала, раскачивались макушки деревьев. И вдруг сквозь арку просунулось щупальце – длинное, длиннее самого Корабля. Оно сжимало что-то наподобие игрушечного каяка, завернутого в лохмотья параплана. Щупальце сделало единственный взмах – замедленный и грациозный; каяк, несущий распростертого в кокпите человечка, спланировал (а вернее – спорхнул) метров на сто и исчез за раскачивающимися верхушками деревьев.

– Почему ты не подобрал меня сразу? – спросил я, не скрывая раздражения. – Зачем было ждать всю ночь, оставив меня болтаться под дождем? Я ведь запросто мог сдохнуть!

– Я не располагал инструкциями на предмет того, чтобы забрать вас сразу по возвращении, – надменно ответствовал Корабль с интонациями полоумного ученого. – Возможно, вы занимались каким-либо важным делом, не терпящим вмешательства. Если бы вы не дали о себе знать в течение двух суток, я бы отправил зонд для выяснения, все ли с вами благополучно.

На что я весьма откровенно высказал все, что думаю о подобной логике.

– Странное определение, – заметил Корабль. – Хотя в мою субструктуру действительно встроены некоторые органические элементы и децентрализованные вычислительные ДНК-компоненты, биологическим организмом в строгом смысле слова я не являюсь. У меня отсутствует пищеварительный тракт и нет никакой нужды в испражнении, не считая отвода отработанных газов. Следовательно, задний проход у меня тоже отсутствует как в прямом, так и в переносном смысле. Следовательно, вряд ли меня можно квалифицировать как…

– Заткнись! – не выдержал я.

Через четверть часа, на подступах к циклопической стене хребта Куньлунь, я начинаю осторожно тормозить. Последние сотни метров наши тени несутся снизу вверх по отвесной оранжевой скале, словно в китайском театре – две схематичные фигурки, размахивающие конечностями: это мы манипулируем тормозами и разворачиваемся, чтобы приземлиться на ноги. И вот уже передо мной приемная терраса – шестиметровый каменный блок, за ним – стена, обитая побуревшим от непогоды войлоком из овцекозьей шерсти. Гудение тормозов нарастает до громкого воя.

Плавно погасив скорость, я почти без рывка останавливаюсь в трех метрах от стены, встаю на ноги и отстегиваю салазки и страховку с проворством, достигаемым упражнениями. Мгновение – и позади меня приземляется А.Беттик. Даже с одной рукой тормозит он куда грациознее.

С минуту мы просто стоим, глядя, как балансирует на кромке хребта Пхари оранжевый шар солнца. Косые лучи озаряют возносящийся из угольной тьмы ледяной пик. Закончив с подгонкой снаряжения, я говорю:

– Когда доберемся до Срединного Царства, будет уже ночь.

А.Беттик кивает:

– Я предпочел бы пройти трассу до темноты, месье Эндимион, но, по-моему, подобная перспектива нам вряд ли светит.

При одной только мысли о спуске по трассе в темноте в паху у меня все сжимается. Любопытно, имеется ли аналогичная физиологическая реакция у андроидов мужеского пола?

– Пора! – И я рысцой припускаю вдоль карниза.

На канатке мы потеряли несколько сотен метров высоты, теперь их надо отыгрывать. Довольно скоро карниз сходит на нет – в Небесных горах пологих поверхностей мало, – и под нашими подошвами дробным перестуком отзывается нависший над пропастью бонсай-бамбуковый настил. Перил тут нет. Ветер крепчает, и я, не останавливаясь, застегиваю термокуртку и войлочный халат. Тяжелый рюкзак подскакивает в такт бегу.

От приемной террасы до линии жумара чуть меньше километра на север. Дорога пуста. По ту сторону подернутого тучами ущелья мерцают вдоль Пешего Пути огоньки факелов. В это время суток по ту сторону Великой Бездны яблоку упасть негде – столько людей идут на север. Иные наверняка направляются к Храму-Парящему-в-Воздухе послушать Энею. Я должен успеть раньше их.

Линия жумара – четыре веревки, закрепленные на семисотметровой отвесной скале; красные – для восхождения, синие – для спуска. Опускается закатный сумрак, окрепший ветер дышит морозом.

– Бок о бок? – спрашиваю я, указывая на среднюю пару веревок.

А.Беттик молча кивает. С тех пор, как я впервые увидел его почти десять лет назад на Гиперионе, голубое лицо нисколько не изменилось. Впрочем, чего ж я еще ждал, чтобы андроид старел, что ли?

Сняв со своих «кладовок» силовые жумары, мы навешиваем их на соседние микроволоконные веревки. Интересно, насколько надежно они закреплены? Канатчики проверяют их лишь от случая к случаю, веревки могли истрепаться от неисправного жумара, перетереться о скальный выступ, могли обледенеть.

Скоро мы это проверим.

Мы пристегиваем к силовым жумарам цепные передачи и поводки. А.Беттик отматывает восемь метров страховочного троса, и мы крепим его к обвязке карабинами. Теперь, если одна из веревок сорвется, второй скалолаз сможет удержать первого – во всяком случае, теоретически.

Для подавляющего большинства населения Тянь-Шаня силовой жумар – чудо техники. Приводимые в действие солнечными батареями размером с ладонь, жумары и впрямь являют собой недурной образчик достижений конструкторской мысли. Проверив свое снаряжение, А.Беттик кивает. Индикаторы загораются зеленым. Я провожу правый жумар вверх на метр, фиксирую его, ставлю ногу в петлю, проверяю, не зацепился ли где-нибудь, продвигаю левый жумар чуть выше правого, фиксирую, переставляю левую ногу, и так – все семьсот метров. Солнце уже село, и все вокруг окрасилось в пурпурно-лиловые тона; на небосклоне загораются первые звезды. Минут через двадцать стемнеет совсем.

От воя ветра меня пробирает дрожь.

Последние двести метров веревки тянутся вдоль отвесных ледниковых стен. У нас в рюкзаках припасены ледовые крючья, но мы не достаем их, продолжая исполнять утомительный ритуал: поднять жумар – зафиксировать – шагнуть – освободить жумар – секунду передохнуть – поднять – зафиксировать – освободить – отдохнуть – поднять. На преодоление семисот метров у нас уходит почти сорок минут. На гребень ледника мы выбираемся почти в полной темноте.

У Тянь-Шаня пять лун: четыре – захваченные тяготением планеты астероиды, находящиеся на достаточно низких орбитах, чтобы отражать хоть чуточку света, пятая почти не уступает размерами старой Луне, но изувечена в верхней правой четверти единственным исполинским кратером, лучи которого разбегаются по всей видимой поверхности, будто светящаяся паутина. Эта большая луна – Оракул – как раз восходит на северо-востоке, когда мы с А.Беттиком, пристегнувшись к закрепленным веревкам, медленно идем к северу вдоль узкого ледяного гребня.

Я натянул термокапюшон и надел защитную маску, но ледяной ветер по-прежнему жалит глаза и впивается в открытые участки кожи. Мешкать нельзя, и все-таки мне хочется немного постоять: полюбоваться на Срединное Царство и планету Небесных гор.