+ Никаких признаков жизни, + сказал Линкика, посмотрев в одну из амбразур на мертвый высохший мир.

Солнце, немногим более яркое, чем остальные звезды, в черном небе выглядело холодным немерцающим диском. Жизнь давно покинула эту планету, воздух улетучился, вода испарилась, и лишь голые скалы и бесплодные пески однообразно и уныло тянулись до самого горизонта. Однако ближайшие огромные монолиты, покрытые трещинами и изъеденные временем, все еще носили на себе следы обработки, напоминая о создавшем их разуме.

+ В этих шкафах хранится несколько найденных здесь предметов, о назначении которых нужно еще догадаться. +

Линкика с живейшим интересом повернулся к нему, ожидая увидеть нечто, потрясающее воображение. Однако оживление на его лице потухло и сменилось разочарованием.

+ Все это может оказаться… ничем, + заметил он, указывая на бесформенные, тронутые временем глыбы металла и камня.

+ Знаю. Но чего еще можно ждать от мертвой планеты? +

+ Ничего, вы совершенно правы. +

Линкика еще раз глянул на обломки – немые свидетели ушедших веков, – затем снова перевел взгляд на безжизненную равнину и вздрогнул, словно от холода, хотя в помещении было тепло и уютно.

+ Такое ощущение, будто все тысячелетия, что пронеслись над этим миром, – а их было намного больше, чем я могу себе представить, – давят на меня своей непомерной тяжестью. Теперь я вижу, как мимолетен непродолжительный период моей жизни и как она незначительна. +

+ Я и сам не раз чувствовал здесь то же самое. Говорят, что человеческий разум не в состоянии вместить в себя идею собственной смерти, но, когда я здесь, я начинаю понимать, каким образом может вымереть биологический вид. Если бы не Дверь, мы навсегда остались бы на этой планете, словно в ловушке, и умерли бы здесь, как если бы то был единственный известный нам мир. +

+ Хорошо, что это не так. Для человека не существует границ. Мы правим повсюду. +

+ Но как долго? Не подобна ли одна галактика – в бесконечности времени – одной планете? Не умрет ли она? Или – разве нас не может вытеснить какое-либо иное существо? Кто сильнее нас, совершеннее и лучше. Должен сказать, что в мои сны частенько врывается этот кошмар. Ведь Двери – повсюду. Разве не может оказаться одна из них там, где не следовало бы? Скажем, на планете, где то самое более сильное и совершенное существо, готовое к вторжению, дожидается удобного момента, чтобы незаметно проникнуть к нам, жить среди нас, постепенно нас вытесняя. Чтобы на вечные времена положить конец нашему существованию. +

+ Вполне вероятно, + согласился Линкика. + Нет ничего невозможного в нескончаемом потоке вечности. Думаю, что для нас вытеснение произойдет безболезненно. Впрочем, об этом мы никогда не узнаем. На что вы показываете? Что это? +

+ Подойдите сюда. Я хотел поговорить с вами прежде, чем вы увидите эту последнюю находку. +

Они приблизились к ней, и освещение сразу усилилось, так что они без помех смогли разглядеть изображение незнакомого им существа. На рисунок – или фотографию – был нанесен толстый защитный слой из прозрачного материала, и, несмотря на почтенный возраст изображения, многие детали на нем хорошо различались.

+ Что это за существо? + спросил Линкика. + Оно очень похоже на человека. Но, взгляните, в отличие от нас на его черепе есть шерсть, к тому же на глазах нет мигательной перепонки. Другое строение организма, суставы… и обратите внимание: на каждой руке по пять пальцев, всего десять… +

Он умолк, пораженный внезапной мыслью, пришедшей ему в голову, и с безмолвным удивлением повернулся к Дехану. Тот медленно кивнул:

+ Именно это и пугает меня. В надписи под изображением указано имя одного из вождей настолько великих, что я обнаружил ссылки на него в нескольких источниках. В наших источниках. В древних записях. Я гляжу на этого человека, и для меня становится очевидным… +

+ Но ведь люди – это мы! +

+ А так ли это? Мы называем себя людьми и владеем наследием человечества. Но разве не могло произойти – как мы недавно теоретизировали – вытеснение человечества? Что мы попросту вытеснили их? +

+ В таком случае кто же мы? + Линкика содрогнулся от догадки, промелькнувшей в голове.

+ Мы? Сейчас мы являемся человечеством. И если не по кровному родству, то по общему культурному наследию. Но не это волнует меня. Мои мысли более эгоистичны. +

Он надолго замолчал, и от воцарившейся тишины помещение казалось таким же мертвым, как сама планета.

+ Меня ни на секунду не оставляют эти мысли. Кто же тот, ждущий за Дверью, который со временем – возможно, очень скоро – вытеснит нас? +

Перевод П. Киракозова

– А вам известно, мистер Лэм, что еще никому не удавалось повесить над камином голову венерианского болотника? – произнес в микрофон Годфри Шпингль и пододвинул его собеседнику.

– Отлично известно. Я перечитал все отчеты и тщательнейшим образом изучил все материалы. Именно это и привело меня на Венеру. На Земле даже самые лучшие охотники называют меня Охотником с большой буквы. А теперь, как мне кажется, настала пора удостоиться этого почетного звания и на Венере.

– Благодарю вас, мистер Лэм. И позвольте от имени Межпланетной компании новостей и нашей многомиллионной аудитории пожелать вам всяческих успехов. Интервью вел Годфри Шпингль из Гнилтауна, Венера. Конец. – Он щелкнул выключателем и уложил микрофон в чемоданчик с рекордером.

Где-то позади них вдруг раздался рев, и, пронзая насыщенную влагой атмосферу, в небо унесся очередной челнок. Лэм подождал, пока рев не стихнет, и только после этого заговорил:

– Поскольку с интервью, видимо, покончено, не будете ли вы так добры показать мне, какое из этих… – он указал на кучку торчащих вкривь и вкось обшарпанных строений, – зданий является отелем?

– Никакое. – Шпингль поднял с пола пару сумок Лэма. – Неделю назад он утонул в болоте. Но не беспокойтесь, я подыскал вам койку на одном из складов.

– Очень мило с вашей стороны, – поблагодарил Лэм, поднимая оставшиеся два чемодана и с трудом волоча их за своим длинноногим благодетелем. – Страшно неудобно причинять вам столько хлопот.

– Да будет вам, – отозвался Шпингль, в голосе которого, однако, отчетливо слышались плаксивые нотки. – Ведь до того, как отель засосало в трясину, я был его управляющим. А еще я имею честь являться начальником таможни и главным почтмейстером. Народу у нас здесь не так много – да и откуда ему здесь взяться.

Шпингль явно оплакивал свою загубленную в этой болотной глуши жизнь и негодовал на столь несправедливо обошедшуюся с ним жизнь. Он, такой высокий, сильный и красивый, вынужден до конца дней своих заживо гнить в этой вонючей дыре. А в то же самое время Лэм, этот низенький толстячок в очках с толстыми стеклами, был знаменит, да еще как охотник! Где же тут справедливость?