паныча, она толкнула старика за печь, чтобы гость не стеснялся его присутствием и был откровенен. Дед осерчал было, но баба шепнула, что дело идет о сироте, и зажала ему рот, старина спрятался и захрапел, насторожив уши. Старуха, как ни в чем не бывало, начала суетиться около печи и горшков, даже не заметила, как вошел Фомка.

— Здравствуй, матушка, — сказал шляхтич, немного смутясь.

— А, это паныч! Какими судьбами? — с удивлением отвечала старуха. — Уж не заперты ли ворота, вот сию минуту отворю.

— Нет, нет, не надо! — садясь на скамью, произнес Фомка. — Я пришел к тебе посоветоваться.

— Господи, уж не шутите ли вы? Э, да так и быть! Говорите, что вам нужно, только наперед скажу, — лукаво прибавила старуxa, — любистику у меня не найдете… Ну, батюшка, извините, проговорилась, на что вам это зелье? И без него вам стоит мигнуть и — девка ваша.

— Что много говорить? — вставая, сказал Фомка. — Скажи-ка лучше, матушка, родня ли тебе та девушка, что живет за селом?

— Не то, что родня, а так, все равно, что родня… Вот видите, мать ее перед самой смертью упрашивала меня присматривать за сиротой, и только, а больше ничего!.. А вам на что это знать?

— На что? — произнес парень, глубоко вздохнув. — Таиться нечего: откровенно тебе скажу, что я с ума схожу от нее.

Старуха выразила удивление, всплеснула руками, наморщила брови, зачмокала и подсела поближе к нему.

— К чему это? — сказала она, подпирая дряблое лицо сухой, сморщенной рукою. — Вы думаете, обмануть сироту так же легко, как поднять гриб в лесу? Ну, нет… вы не знаете Маруси.

— Ох, знаю, знаю! Неприступная такая, что Боже упаси!

— Ну, так в чем же дело?.. Бросьте ее. Из этого ничего не выйдет: одурачить вы ее не одурачите, а жениться панычу на сироте-цыганке тоже не приходится.

— Зачем мне и жить без нее? Уж лучше смерть!

— И, полно! Вам так только думается… Господи, разве она одна! Вам нетрудно найти другую. С этой связываться нечего, хитра — каким-нибудь подарком не заманишь, ничего не сделаешь, паныч, пока не поведешь в церковь.

— Ну, так я женюсь! — смело и бойко произнес парень. — Что будет, то будет, а я-таки женюсь!

— Э, что вы? Куда ж вам жениться на цыганке? Будто не знаете своих? Батюшка да матушка прогнали бы вас, и в дом не пустили бы, и сыном не признали бы…

Фомка повесил голову, а Солодуха продолжала:

— Вот только кровь даром портите. Девка неприступна… ну, брось! А девка-то в самом деле красотка, жалко кинуть, — продолжала старуха, раздувая огонь, и без того пожиравший отставного лесничего, — такой не то что в селе, а в целом свете не сыскать.

Лесничий глубоко вздохнул.

— А тут такая беда, — горько произнес он, — ни подойти, ни поговорить, наглядеться даже вдоволь нельзя.

— То-то же, она такая опасливая и скромная у меня: чуть только услышит топот или шум какой на дороге, тотчас и спрячется в избу…

— Неужто ты, матушка, ничего не можешь сделать? Я ведь ничего особенного не хочу: поглядеть бы мне да поговорить и только! Сделай мне такую милость… Вот кладу рубль на стол, пособи только!

Старуха с ужасом отскочила от паныча.

— Что? Что ты? Одурел, что ли? Хочешь, чтоб я из-за рубля погубила сироту? Хоть и бедна я, да в Бога верую!

— Да послушай, матушка, — умоляющим тоном произнес Фомка, — дурного я ничего не требую и не хочу, вот только как будешь там в избе, дай мне знать и впусти в дверь, позволь на своих глазах посидеть да поговорить с нею.

— Нет, ни за что!

— Ради Бога, сделай милость.

— А как твои родители узнают?

— Не узнают, ты только сделай то, что я прошу, а там что будет, то будет. Мне хоть умирать, не могу жить без нее.

Все устраивалось по желанию Солодухи, но она прикинулась стесненной, озабоченной, и только начмокавшись вдоволь, шепнула Фомке на ухо что-то, отчего у него засверкали глаза, довольный результатом визита, он выскочил за дверь и исчез за избами.

А тут из-за печи высунулся слепец, подкрался к столу и ну искать целкового, но так как старуха давно успела припрятать деньги, то дед не нашел ничего.

Поднялась буря. Солодуха утверждала, что не приняла подарка, а Ратай отчаянно размахивал палкой, к счастью, на столе явилась косушка и усмирила буйство почтенной четы.

Как только начало смеркаться, старуха отправилась к Марусе.

Девушка, окруженная стадом домашних птиц, сидела на завалине. Завидев ее, Солодуха остановилась, чтобы приглядеться к картине, открывшейся перед глазами.

В самом деле, тут было на что посмотреть. Прекрасная девушка в белой рубашке, в красном фартуке щедрой рукой сыпала во все стороны зерна, а голодные питомцы ее на лету хватали пищу. Серые и белые гуси, пестрые голуби, хохлатые куры, собака и кошка окружили хозяйку, даже более смелые воробьи по временам врывались в чужое стадо и, схватив одно-другое зерно, прятались под крышу!

Завистливая собака, желая узнать, над чем там хлопочут пернатые, тоже пробралась в толпу, понюхала зерна и с таким видом отошла в сторону, как будто хотела сказать: "Фи, какую гадость едят эти твари!" Маруся смеялась над причудами своего любимца, повторявшимися почти каждый вечер.

При появлении Солодухи, она вскочила с места, и собака залаяла, и птицы, схватив что попало, с шумом и толкотней рассыпались в разные стороны, место их заняли воробьи.

Последние лучи заходящего солнца освещали эту простую деревенскую картину. Быстро приблизилась Солодуха и, взяв девушку за руку, вошла в избу.

— Послушай, — сказала она с таинственной важностью, — не будь глупа. Фомка без ума от тебя, значит, непременно женится на тебе. Сейчас он тут будет, пусти его в хату — пусть поговорит немного… при мне ведь не съест тебя.

Маруся зарделась, как пион.

— Ах, нет, я не хочу! Что скажут на селе? — отчаянно закричала она.

— Да что они могут сказать, коли я тут! — сердито сказала баба. — Я тебе зла не желаю, слушай только меня, все уладится. Ну, тише, тише!

В это время послышался знакомый топот. Маша, растерявшись, бросилась было к двери, но старуха усадила ее на скамью, а Фомка, распахнув дверь, очутился в мазанке. Затем последовала сцена самого романтического характера. Фомка прерывающимся голосом, как мог, старался объясниться в любви, говорил, что всем готов пожертвовать для девушки, что жить без нее не может, что женится на ней непременно.

Маша краснела, закрывала лицо фартуком и наконец собравшись с духом, сказала:

— Что ты сказал,