Целью одного из них был наш трехосник – по крайней мере, транспортер катил именно к нему, прицельно стреляя из пулемета по кузову, легко превращая в труху все то добро, что мои ребята в него сложили, перерыв для этого два вражеских эшелона.

– Сволочи, – завопил я в полный голос, – Шерхана на вас нет, суки!..

Этот выкрик шел из самого сердца, так я ввел себя в боевой транс, ставший призывом к немедленному действию. С громким «ура-а-а!» я выскочил из-за дерева и метнул «лимонку» прямо в бронеотсек бронетранспортера, находящегося метрах в двадцати от меня; затем еще одну, чтобы поразить наверняка всех, кто находился в броневой коробке. После этого упал и перекатился под защиту соседнего дерева. В мою сторону не прозвучало ни одного выстрела; слишком неожиданным и молниеносным был такой выпад из темного леса, а потом уже некому стало стрелять, но даже если бы кто и остался жив, ему было сейчас не до меня.

Почти сразу после хлопков гранат, брошенных мною, раздалась целая серия мощных взрывов, и теперь трофейный «ханомаг», раскачиваясь, непрерывно извергал из бронеотсека целые снопы пламени – это снаряды, которые он перевозил, начали детонировать от попавших в него пуль. По-видимому, пулеметчики, которые выбрались из бронеотсека, чтобы отцепить пушку, не закрыли задние бронированные дверцы, через которые и вылезли, только этого теперь никто и никогда не узнает. После таких взрывов не выживают. И мои предположения оказались верны, так как я видел, что даже тяжеленная пушка отлетела метров на десять от «ханомага», а одна из бронированных дверок, сорванная с петель силой взрыва, как громадная снарядная болванка, долбанула прямо по вражескому бронетранспортеру, который находился метрах в сорока от машины. Только не одна болванка угодила в эту бронированную цель – следом за ней целая очередь 50-миллиметровых снарядов попала по вражескому «ханомаху», так что уничтожение его было стопроцентным. Из двигательного отсека машины повалил дым, пулеметный щиток, вместе с тем, что находилось за ним, был просто снесен, из бронеотсека даже никто и не пытался выбраться, несмотря на то что внутри уже разгорался самый настоящий костер. А снаряды тем временем продолжали детонировать, и по громадной направляющей трубе все вылетало в сторону подбитого вражеского бронетранспортера, к своему несчастью оказавшегося точно на директрисе направления их полета.

Я был ошеломлен такой драматичной развязкой атаки немецкого бронетранспортера, но, видимо, гораздо меньше, чем водитель подраненного «ханомага» – не успел он немного прийти в себя и начать перегазовывать, чтобы тронуться, как я уже был метрах в десяти от этого бронетранспортера с противотанковой гранатой в руке. Дальше все было делом техники и опыта – так же, как учил молодых призывников, прицельно метнул гранату под моторный отсек «ханомага», упал и откатился под защиту ближайшего дерева. Раздался взрыв, и второй по счету подбитый вражеский бронетранспортер довершил своим красочным видом картину боя в перелеске, по которому проходила дорога.

Не обращая внимания на продолжающиеся взрывы детонирующих снарядов, я поднялся, взял с земли ППШ и настороженно направился к кабине поверженного железного монстра – мне нужно было лично убедиться, что враг окончательно уничтожен. Я не успел дойти до цели, как увидел в отблесках горящей вражеской техники красноармейца Синицына с противотанковой гранатой в руке. Он, полусогнувшись, подбирался к вражескому «ханомагу». Пришлось его окликнуть – не дай бог, этот неопытный боец запулит гранату прямо мне под ноги. Услышав меня, парень немного расслабился, засунул гранату за ремень, взял в руки автомат, и теперь уже мы вдвоем, страхуя друг друга, подошли к водительской двери «ханомага». Она была перекорежена взрывом; немного выше ручки образовалась довольно широкая щель, и я, даже не пытаясь открыть дверь обычным способом, сунул ствол автомата в эту щель и нажал на спусковой крючок. Только отстреляв внутрь бронемашины целый диск, я успокоился. Теперь вряд ли там остался кто живой – если и не попал под прямой выстрел, рикошетом точно добило оглушенных взрывом немцев.

Закончив с этим делом и оглядев окружающую перспективу, я решил, что нам сейчас ничего вроде бы не угрожало – стрельбы не было, взрывов не слышно; не полная лесная тишина, конечно, – слишком много вокруг работало двигателей. Это наши «ханомаги», как сторожевые псы, проверив самые подозрительные места, рассредоточивались теперь вокруг охраняемого объекта. Таким объектом был мой «хеншель»; ну что же, нужно возвращаться к своему персональному грузовику, не генеральское это дело – бегать по ночному лесу с автоматом в руках. С докладами-то сейчас направятся именно к «хеншелю», глядишь, и выяснится, по какой причине наша колонна столкнулась с немцами. Непонятно как-то – проводники уверяли, что эта дорога мало кому известна, и уж точно не немцам, а они двигались по ней явно целенаправленно, в сопровождении тяжелой техники, и ночью, как будто знали – здесь можно проехать.

Подойдя к «хеншелю», я направил Синицына проверять техническое состояние автомобиля, сможет ли он двигаться после столь плотного пулеметного обстрела – немцы лупили прямо по кузову. Вполне могли повредить и двигатель, и еще что-нибудь важное. Пока Синицын осматривал двигатель и ходовую, я решил посмотреть, в каком состоянии находится груз в кузове. Когда подошел к заднему борту, перед тем как забраться в машину, глянул за перемещением «Ханомагов». В бронетранспортерах, наверное, заметили наши фигуры, так как некоторые из них, изменив траекторию движения, направились к «хеншелю». Я не стал ждать, когда они подъедут – тогда будет уже не до груза; так и останусь в неведении, на какие продовольственные ресурсы можно рассчитывать. Свой глаз – он вернее, чем доклады подчиненных, тем более в таких вещах, как дефицитные продукты, а кузов «хеншеля» был забит ими доверху – одного сахара и соли там было мешков сорок, а если учитывать многочисленные ящики с консервами, то по нынешним временам это был просто золотой грузовик.

Я еще не забрался в кузов, как в ноздри ударил мощный спиртовой дух. Достав из полевой сумки фонарик, я залез в кузов и сразу увидел большое мокрое пятно на толстом слое рассыпанного сахарного песка, которое и источало этот аромат. Сдернув остатки мешка с сахаром, разорванного пулями, я увидел, откуда натекла эта жидкость. Мои орлы, загружая эту машину, запрятали между мешками картонный ящик с бутылками дешевого немецкого пойла. «Вот оболтусы, – воскликнула одна из моих сущностей, в то время как другая одобрительно хихикала, – ну подождите, устрою я вам релаксацию. А Шерхана, отвечавшего за погрузку, и вовсе заставлю наизусть выучить весь Полевой устав!»

Только я так подумал, за спиной раздалось легкое покашливание. Обернулся и воочию смог лицезреть объект своей злости. Однако только осветил лицо Шерхана фонариком, вся моя злость испарилась, сменившись беспокойством за боевого брата. Еще бы, на меня смотрела черная от гари, со следами засохшей крови физиономия; от его мощных бровей остались только редкие, обгоревшие кустики. Я перевел луч фонарика ниже, и мне стало просто жутко от предположения, в какой ситуации пришлось побывать Наилю – форма его мало того что обгорела, была вся порвана, в разные стороны торчали куски гимнастерки, открывая участки тела, блестящие от сукровицы. Парень наверняка испытывал ужасную боль, но ни выражение лица, ни голос этого не выдавали. Он, как всегда бодрым тоном, произнес: