Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже в те времена, когда был относительно честным предпринимателем, жаждой приобретательства я не страдал — покупал только то, что действительно нужно. После центрального универмага я отправился в кафе, чтобы перекусить. И здесь меня ждала неожиданная встреча. Столики в забегаловке были предназначены для быстрого перекуса стоя, так что нагрузив на поднос тарелку с пирожками, начиненными ливером, и стаканом с какао, я оглядел обеденный зал в поисках свободного места. И увидел столик в дальнем углу, за которым притулился всего один посетитель.
Он стоял ко мне спиной, поэтому я его не узнал. И только когда подошел поближе и водрузил на столешницу поднос, понял, что этот мужик с одутловатым лицом и набрякшими под глазами мешками мне знаком. Это был ни кто иной, как классик литейской литературы романист и драматург Миня Третьяковский. Выглядел он неважно. Рожа багровая, хоть прикуривай, глаза мутные. На меня он поначалу внимания не обратил. Перед ним стоял стакан с какой-то полупрозрачной жидкостью. Я не сразу сообразил, что это водка, налитая после выпитого какао. Наконец, взгляд литератора сфокусировался на мне.
— Где-то я тебя видел, — сообщил он мне.
— У Митрофаныча дома познакомились, — напомнил я. — А потом я у тебя ночевал… И после тоже виделись.
— Да что-то такое смутно… — пробормотал он и добавил: — Выпьешь?
И Третьяковский вынул из кармана некогда дорогого, а сейчас изрядно обтрепанного пальто, чекушку.
— Нет, — покачал я головой, отхватывая полпирожка. — У меня занятия в школе…
— А-а, — кивнул он. — Ты же этот… Спортсмен… А я — писатель… «Сермяжная правда»… Роман о восстании Разина… «Проныра — река трудовая». Пьеса о речниках… «Тайна утонувших сокровищ»… Приключенческая повесть для подростков. Читал?
— Да, — признался я. — Первый абзац в «Сермяжной правде», у тебя дома.
— Издеваешься? — со слезой в голосе спросил Третьяковский. — Художника обидеть может каждый…
— Брось, Миний Евграфович! — сказал я. — Еще прочитаю. Сразу после собрания сочинений Диккенса…
— Диккенс… — хмыкнул он, выливая остаток содержимого чекушки в свой захватанный стакан. — Его бы сейчас в Союз… Хрен бы он чего тут написал… Сказали бы, что партийности в его опусах недостаточно… Не отражена роль трудящихся в борьбе за мир… — Выглотав водку, Третьяковский продолжал: — Представляешь, физрук, они мне говорят, что казак Сермяга неправильно понимает задачи народно-освободительной борьбы… А как он может их понимать, если он неграмотный⁈
— Дался тебе этот Сермяга, — усмехнулся я. — Напиши детектив!.. Шпионский… Хочешь, сюжет подкину?
— Н-не могу, — помотал он башкой. — С утра руки трясутся так, что пальцы по клавишам не попадают… А как опохмелюсь, не могу остановиться, покуда не нажрусь в зюзю… Слушай, парень, ты мне червонец не одолжишь?.. В понедельник должны гонорар на книжку перечислить… Отдам, кровь из носу! А?..
Понимая, что скорее всего гонорар этот он уже пропил, я все же вынул из кармана туго набитый кошелек, вынул две пятеры и положил перед ним. Миня сгреб их замызганными пальцами и сунул в карман. Я доел свои пирожки, допил какао, потрепал спивающегося литератора по плечу и покинул забегаловку.
Времени до начала занятий было еще навалом и я решил прогуляться до школы пешком. Жаль Третьяковского. Уж не знаю, какой он там писатель, но мужик, вроде неплохой. Взять бы его за шкирку и к наркологу, чтобы прочистили кишки и мозги. Они же обязаны заботиться о процветании советской литературы!
Его бы к делу пристроить, да вытащить из этой компании. Тем более, что если все эти Митрофанычи и Панкратычи завязаны с бандой Рогоносца, то скоро их всех пересажают. Не при Брежневе, который осенью помрет, так при Андропове — точно. Вот и надо бы вытащить Миню, покуда его с ними заодно не потянули на цугундер. А что если ему литературный кружок возглавить для пацанов? Наверняка в городе не только Толик Кривцов сочинительством балуется. Вот только при какой организации такой кружок создать? При школе — не факт, что дирекция захочет собирать в своих стенах начинающих литераторов со всего города… При Доме Пионеров?.. Так тамошнее начальство фактически выперло нашу киностудию под благовидным предлогом.
А что если послать к черту и Дом Пионеров и школу, и создать свой собственный клуб для пацанов и девчонок? Насколько я знаю, такие сейчас существуют. Со спортивной секцией, киностудией и литкружком. Для девчонок что-нибудь по кройке и шитью можно замутить. Поговорю с Машей, пусть делится опытом… Вот же блин! Надо же Вершковой позвонить! Я кинулся к ближайшему телефону-автомату. Хорошо, что тот работал. Я сунул двушку в прорезь аппарата, набрал номер рабочего телефона моей модельерши. Буквально через пару гудков в наушнике трубки щелкнуло, и я услышал тревожно-радостный голос Машуни.
— Модельер-конструктор Вершкова слушает!
— Эка ты официально, — пробормотал я.
— Ой, Саша, привет! — откликнулась она. — Я же не знала, что это ты!.. Ну как ты сегодня?..
— У меня в восемь часов секция в школе, — ответил я. — Так как после каникул это первое занятие, я больше часа парней гонять не стану. Так что к девяти освобожусь.
— К девяти — ладно, — не слишком весело проговорила Вершкова. — Мы — погуляем?
— Знаешь, гулять холодно, — сказал я. — Давай лучше у меня посидим, чайку попьем. Кино посмотрим.
— Ну это, наверное, поздно для визитов…
— Тебе же не двенадцать лет, — проговорил я, чтобы в девять домой как штык…
— Не двенадцать, конечно, — сказала она, — но мама с бабушкой, они как тетя Маша, такие консервативные…
— Ну тогда давай отложим до следующего раза, — предложил я.
— Не могу, — вздохнула Машуня. — Я обещала Антипычу, что завтра отдам ему гостинцы, которые передал Арабов.
— Тогда потерпят твои бабушка с мамой, — продолжал заманивать я в силок этого великовозрастного птенчика. — Обещаю, к одиннадцати часам будешь дома.
— Хорошо! — откликнулась моя собеседница. — К девяти часам я подъеду к вашей школе.
— Ну вот и договорились. До встречи!
Повесив трубку, я покинул стеклянную будку автомата и потопал дальше. Мысль о собственном клубе не давала мне покоя. Надо понять, как это оформить