Ричарду было что обсуждать с преданными ему людьми. Как ни ликовали они после сокрушительного поражения императора Генриха на заседании сейма, всё же до настоящей победы было ещё далеко.

Король понимал: Генрих Шестой назвал огромную сумму выкупа с единственной целью — удержать его в заточении как можно дольше. А именно до того дня, когда вновь станет возможным осуществить дьявольский замысел Парсифаля.

Конечно, Генрих не мог предположить, что Леопольд Австрийский проявит совсем уже сказочное благородство и согласится освободить пленника, полагаясь лишь на его слово. А раз так, то и воспользоваться жертвой герцога невозможно. И дело даже не в императорском гневе, который неминуемо постигнет ослушника, а в неизбежной мести тамплиеров. Кто-кто, а уж они-то не простят Леопольду, если он поможет жертве вырваться из их когтей. И уничтожить герцога не составит труда — он любит выпить, целыми днями охотится, не пропускает ни одного турнира, обожает щегольнуть своей отвагой. Словом, возможностей «случайно погибнуть» у него сколько угодно! Ричард чувствовал себя не вправе подвергать смертельной опасности человека, который сумел преодолеть свою сумасшедшую ненависть к королю и с таким бесстрашием спасал его жизнь.

Решение вернуться в Дюренштейн и постараться как можно скорее собрать сто тысяч серебряных марок было единственно правильным. Однако где их взять, эти сто тысяч? Из писем королевы Элеоноры, которые Ричард получил, находясь в Антверпене, он знал, как трудно обстоят дела в Англии.

Боевая добыча, завоёванная королём в сражениях во время Третьего Крестового похода, далеко не столь велика, как, скажем, доля Филиппа-Августа, ловко сумевшего урвать себе лучший кусок. К тому же часть добычи Ричарда утонула вместе с двумя погибшими кораблями. Да и остальное почти целиком разошлось по чужим рукам. Королева, как и обещала сыну, возвратила его долги вассалам, помогавшим снаряжать поход, выдала вознаграждение особенно отличившимся в битвах рыцарям, которым почему-либо не удалось привезти с собою ни золота, ни драгоценностей. Кроме того, она помогла вдовам и детям тех, кто из похода не вернулся.

А добрая половина палестинских сокровищ вообще попала не к Элеоноре: этим богатством завладел граф Иоанн, младший брат короля, уже видевший себя на троне. Всё, что он обманом смог захватить, «принц Джони» использовал для подкупа вассалов и для организации смут и восстаний по всей стране, которые с таким трудом удавалось подавлять Элеоноре.

Так страна, чей монарх проявил самую большую отвагу и героизм в Крестовом походе, оказалась разорённой.

Всё это друзья короля в той или иной мере знали, однако Ричард рассказал им все подробности и прибавил: дабы исправить положение, ему нужно как можно скорее вернуться в Англию, но вернуться он сможет, лишь найдя деньги, которых негде взять.

— Прямо будто в какой-то сказке! — нарушил молчание Блондель, когда король умолк и в просторной комнате под каменными сводами повисла тяжёлая тишина. — Словно некая фея даёт принцу приказ принести ей к такому-то дню то, чего и на земле-то нет.

— Вот-вот! — подхватил Фридрих Тельрамунд. — Но в сказках должна появиться добрая фея, чтобы тут же наделить принца «тем, чего нет». Добрая фея, где ты? Ау!

— Я здесь! — послышался ответ.

Все обернулись и невольно рассмеялись. «Фея» отозвалась густым и мощным басом и оказалась «она» не кем иным, как старым рыцарем Седриком Сеймуром.

— Клянусь, такой фее, если бы мне случилось быть героем сказки, я бы скорее доверил свою жизнь, чем какой-нибудь порхающей красавице! — вскричал Эдгар.

— Спасибо, мой мальчик! — Седой Волк подошёл к столу, возле которого сидел король, задумчиво передвигая шахматные фигуры по клеткам оставленной кем-то шахматной доски. — Видит Бог, порхать я не умею — тяжеловат. И феей назвался шутки ради. Фея-то не я. Но она существует. И поручила мне исполнить её волю, если дело дойдёт до выкупа. А до того молчать о том, что она дала мне с собою, поэтому я и веду об этом речь только сейчас.

— Клянусь Небом, это вы о моей матушке говорите! — Ричард вскочил на ноги, и костяные всадники, башни, короли покатились с чёрных и светлых клеток на полированную столешницу. — Но неужели она взяла последнее из того, что ещё оставалось в нашей казне? Такую жертву принять нельзя! Если я, правитель Англии, сейчас отниму последние скудные средства у её народа, то буду не королём, а свиньёй!

Седрик невозмутимо покачал головой:

— Ну да, я говорю о её величестве Элеоноре Английской. И не беспокойтесь, мой король, она не прикоснулась к государственным средствам. Но вот это принадлежало ей самой.

Седой Волк положил на стол небольшой кожаный мешочек, развязал шнурки и вытащил на свет объёмистую плоскую шкатулку.

— О, Господи! — вырвалось у Ричарда. — Я помню её... Но ведь это последнее, что осталось у Элеоноры!

— Неправда! — неожиданно резко возразил старый рыцарь. — Ваша мать богаче нас всех во много раз. У кого ещё есть столько любви в душе, столько веры в Бога, столько друзей? Хотя бы и в двадцать лет, не говоря о семидесяти? Наконец, у кого ещё есть такой сын, какого она родила и вырастила на славу и на радость всем христианам? А? И что такое, в сравнении со всеми этими сокровищами, те побрякушки, которые звякали в моей сумке все эти месяцы? Вот, смотрите. И, может быть, кто-нибудь сможет оценить их стоимость в серебре. Я в этом смыслю мало.

Собравшиеся встали со скамеек и кресел и сгрудились у стола. И все разом невольно ахнули, когда крышка шкатулки поднялась.

Плоский ящичек был полон великолепных украшений, выполненных лучшими ювелирами Франции, Англии, Италии. То были подарки, полученные прекрасной королевой за долгие годы. Подарки от её первого мужа короля Луи Седьмого, от второго мужа, бывшего сперва наследным принцем, а после королём Англии, а также подношения восхищённых вассалов и влюблённых рыцарей. Золото и жемчуг, кораллы и рубины, эмаль и чеканка. Изящнейшие ожерелья,