В очень похожих обстоятельствах 3-й уланский полк[140], захваченный врасплох в октябре, несмотря на предупреждения проводника, которые никто не понял, потерял 200 человек. Но ведь император имел в армии несколько подразделений польской кавалерии, почти все офицеры и унтер-офицеры этой кавалерии очень хорошо говорили по-русски. Тем не менее их оставили в соответствующих полках, в то время как нужно было бы взять некоторых из них в каждую крупную часть и предписать находиться при генералах и полковниках, там они оказали бы очень большие услуги. Я настаиваю на этом, потому что французская армия — это армия, где иностранные языки известны меньше всего, и результатом этого часто оказываются большие неприятности. Однако это не отучило нас от беззаботности, проявленной нами во время этого столь важного периода той войны.

Я уже отмечал, насколько была велика ошибка, когда образовали два фланга Великой армии из войск Пруссии и Австрии. Император довольно скоро об этом пожалел, сначала узнав, что австрийцы пропустили армию Чичагова, перерезавшую нам путь к отступлению на берегах Березины, а потом, когда он узнал о предательстве генерала Йорка, командующего прусским корпусом. Но сожаления Наполеона наверняка стали еще более горькими во время отступления и после него, потому что, если бы сразу после начала кампании он сформировал оба фланга Великой армии из французских частей, приведя в Москву пруссаков и австрийцев, то они, испытав свою долю потерь и несчастий, вернулись бы столь же ослабленными, как и все остальные корпуса, а французские части, которые он бы поместил на двух флангах, Наполеон нашел бы невредимыми! Я бы пошел дальше в своих рассуждениях, считая, что с целью ослабить Пруссию и Австрию император должен был бы потребовать от них втрое и вчетверо больше войск, чем то количество, какое они выделили. После войны говорилось, что оба эти государства не присоединились бы к Наполеону при таком требовании. Я думаю, что все было бы наоборот, поскольку прусский король приезжал в Дрезден умолять Наполеона сделать милость и принять своего сына в качестве адъютанта, и, если бы его просьба была выполнена, он не осмелился бы ни в чем Наполеону отказать. Что касается Австрии, то в надежде вернуть себе некоторые из богатых провинций, отнятых императором, она, со своей стороны, постаралась бы сделать все, чтобы ему угодить. Слишком большое доверие, какое Наполеон питал в 1812 году к Пруссии и Австрии, погубило его!

Говорилось — и это будут долго повторять, — будто пожар Москвы, честь поджога которой якобы принадлежала Ростопчину, был основной причиной нашей неудачи в кампании 1812 года. Это утверждение представляется мне спорным. Прежде всего разрушение Москвы не было таким уж полным, чтобы в ней не осталось достаточно домов, дворцов, церквей и казарм, чтобы разместить в них целую армию, как доказывает приказ, виденный мною в руках моего друга генерала Гурго, офицера для поручений императора, так что не недостаток жилья заставил французов покинуть Москву. Многие думают, что причиной этого было опасение остаться без провианта. Однако это тоже неправильно, потому что рапорты графа Дарю, главного интенданта армии, доказывают, что даже после пожара в этом городе было гораздо больше провианта, чем требовалось бы для того, чтобы кормить целую армию в течение полугода. Таким образом, не опасение голода побудило императора к отступлению. В этом отношении русское правительство не достигло бы той цели, какую оно ставило перед собой, если бы у него даже была такая цель. Цель эта была совершенно иной.

В действительности, как мне представляется, двор хотел нанести смертельный удар старой боярской аристократии, разрушив город, который был центром их постоянной оппозиции. Русское правительство, сколь бы деспотичным оно ни было, имеет большие счеты с высшим дворянством. За недовольство этого дворянства несколько императоров уже расплатилось жизнью. Самые могущественные и самые богатые представители этого дворянства сделали из Москвы постоянный центр своих интриг, поэтому русское правительство, все больше и больше обеспокоенное усилением этого города, нашло во французском вторжении возможность его разрушить. Одним из авторов этого проекта был генерал Ростопчин. Ему было поручено осуществить его, а позже он захотел всю гнусную ответственность за этот пожар возложить на французов[141]. Однако московская аристократия не ошиблась в своих подозрениях, она так громко обвиняла правительство и выказывала такое недовольство бесполезным поджогом собственных дворцов, что император Александр, во избежание личной катастрофы, должен был не только разрешить восстановление Москвы, но и наказать Ростопчина, и он, несмотря на свои патриотические протесты, приехал умирать в Париж, гонимый ненавистью русского дворянства.

Но каковы бы ни были причины московского пожара, я думаю, что сохранение Москвы было бы для французов более вредно, чем полезно. Дело в том, что для управления этим огромным городом, в котором проживало свыше 300 тысяч человек, нужно было ослабить армию, чтобы разместить в Москве гарнизон в 50 тысяч человек. В то же время пожар удалил из Москвы почти всех жителей, поэтому всего нескольких патрулей было достаточно для поддержания спокойствия.

Единственное, чем Москва оказала влияние на события 1812 года, — это то, что Наполеон не желал понять, что Александр не мог попросить у него мира без угрозы быть убитым своим окружением. Поэтому Наполеон считал, что уйти из этой столицы прежде, чем заключить договор с русскими, значило бы признаться в ощущаемой им в тот момент неспособности удержать Москву. В связи с этим французский император настаивал на том, чтобы оставаться в Москве как можно дольше, и потерял свыше месяца в бесполезном ожидании предложения мира. Это опоздание стало для нас фатальным, поскольку позволило зиме начаться до того, как французская армия смогла уйти в Польшу. Но даже если бы Москва уцелела, это ничего не изменило бы в ходе событий. Катастрофа произошла оттого, что отступление не было подготовлено заранее и не выполнено в нужный момент. Однако было нетрудно предвидеть, что в России зимой будет очень холодно! Но повторяю, надежда заключить мир соблазнила Наполеона и оказалась единственной причиной его долгого пребывания в Москве.

Потери Великой армии во время этой кампании были очень велики, однако они слишком преувеличиваются. Я уже говорил, что видел в руках генерала Гурго документ, испещренный пометками, сделанными рукой Наполеона. Из этого документа, который следует признать официальным, следует, что количество солдат и офицеров, переправившихся через Неман, составляет 325 900 человек, из них 155 400 французов и 170 500 союзников. При нашем возвращении польские и австрийские войска массами перешли на сторону врага, а почти все остальные союзники по отдельности дезертировали во время отступления. Таким образом, лишь установив соотношение между численностью французов при их вступлении в кампанию и той численностью, какая была при их втором переходе через Неман, можно сделать первый приблизительный подсчет наших потерь. Однако из отчетов о ситуации в армии, относящихся к февралю 1813 года, следует, что через Неман переправились 60 тысяч французов, так что не хватало 95 тысяч. Из этого числа 30 тысяч, взятых в плен русскими, вернулись на родину после заключения мира в 1814 году. Общие потери французов во время русской кампании составляют, следовательно, 65 тысяч[142].