веки пробивался свет, проникая в самое сердце. Теплый, желтый и немного дребезжащий. Саша посмотрела вверх – на каждом этаже горел этот теплый успокаивающий свет. Такого в их доме не было никогда.

– Значит, маме не страшно было идти, – подумала Саша, отпустила бабушкину руку и побежала наверх. Чего бояться, когда светло? Разве только мальчишек, но их нет в коридорах в такой час. Бабушка не поспевала за ней, размахивая своей несгибающейся рукой, кричала снизу:

– А ну, стой! Ночь на дворе! Хочешь, чтоб пришибли тебя?

Саша испугалась, остановилась и присела на корточки, чтобы сделаться маленькой и незаметной для тех, кто мог ее пришибить. Никого не было. Она дождалась бабушку.

– Как ночь? Сколько время?

– Так, – ответила бабушка нервно. – Темным-темно.

– Надо быстрее маму проверить.

– Да загуляла твоя мама! Не знаю я ее, что ли?

Это было обидно. Бабушка всегда думала о маме плохо. Один раз мама долго не возвращалась из бани. Они с бабушкой уже выпили весь чай и съели половину ватрушек.

– Ну, замылась Лариска.

Саша тогда очень удивилась:

– Как это замылась?

– Как-как? До дыр.

Саша ревела, пока мама не пришла. Оказалось, что в бане у нее украли одежду, и она ждала, пока кто-нибудь принесет ей хотя бы халат. Так и пришла в чужом халате и калошах. С полотенцем на голове вместо шапки. А если мама долго не забирала Сашу с улицы, бабушка была уверена, что мама «дрыхнет». В такие минуты Саша недолюбливала бабушку – за то, что считала маму плохой.

Вот и сейчас ей неприятно было, что бабушка так говорит. Саша не верила, что мама может так поздно пойти гулять. Куда? С кем? Ведь даже света на улице нет.

Она выбежала на балкон – действительно, света не было. Но во многих комнатах в их доме и в пансионате напротив зажглись лампочки, слабо освещавшие двор. Если долго смотреть, то глаза привыкнут к этой полутьме и можно различать прохожих. Саша решила ждать маму на балконе. Не успела она сосчитать до десяти, как уже смогла рассмотреть внизу фигуры. Но это были не люди, а деревянные дед, баба, крокодилы в их детском городке, деревья, аллея и большая башня. Людей не было. Мамы не было. Саша зарыдала. Когда ей становилось страшно одной, она начинала моментально рыдать. Раз – и всю ее уже разрывает изнутри, скребет, будто теркой. От страха потерять маму она ревела так, что начинало драть горло, как при ангинном кашле. Да, в комнате сидит бабушка. Но остаться с ней без мамы – всё равно что остаться одной.

Слезы застилали Саше глаза так, что она уже не могла различать в темноте ни деревянных фигур, ни деревьев. И даже светящиеся окна напротив казались ей мелькающими дальними огоньками. Что если мама не придет? Если ее убьют по дороге? Если она схватится за сердце и упадет? Или просто не придет. Не захочет возвращаться домой…

А если она уже идет? Зашла во двор, пока Саша заливалась слезами? Надо вытереть их и посмотреть внимательно. Кто-то идет. Темная фигура с чем-то светлым. Большое темное пятно и маленькое. Наверное, это мама. Купила сахар в наволочке. Совсем ничего не видно, надо посмотреть поближе, хоть на шажочек. Встать на табурет. Высунуться в окно. Стекла нет – летом жарко, комары, вместо стекла кнопками пришпилена марля. Низ давно оторван, чтобы удобнее было выглядывать. Вот так. Оторвать еще уголок. Просунуть голову. Еще ближе. Надо подтянуться, подпрыгнуть, и тогда можно достать грудью до оконной рамы. Повертеться боком туда-сюда, туда-сюда, как червяк, проползти немножко, вкрутиться в проем и высунуться по пояс. Чтобы рама была под животом. Вот, теперь лучше. Кто там идет с наволочкой?

– Мама! Мама! Ты меня слышишь? Мама, это ты?

Бабушка схватила Сашу за ноги:

– Ты что? Слазь. Да не мать это! Слазь, говорю.

– Но мне не видно. Я хочу посмотреть.

– Слазь, кому сказала? Простынешь и вывалишься.

Бабушка втянула Сашу за ноги на балкон. Табурет покачнулся, упал, Саша тоже упала. Они выбрались с балкона в комнату и остались на полу.

– Ты меня в детдом не отдашь? – спросила Саша между приступами сдавливающего, накатывающего почти смертельной волной рева.

– Гос-с-споди Исусе! – всхлипнула бабушка. – Ты что такое говоришь?

– Ты… меня… ты меня не сдавай в детдом только! – захлебывалась Саша.

– Да ты чего? Внученька ты моя, кровинушка, солнышко! Ты чего такое говоришь?

– Мама не придет. Ты меня не отдавай никому.

– Да придет мама. Она в очереди стоит, поди. У нее талон сотый в очереди. На ранец. Просила не говорить, чтобы сюрприз был. Ранец и «Библиотека юного читателя». Книжки детские. Не успела, наверное, до шести отовариться и теперь ждет там утра, уходить нельзя, иначе не дадут. Она купит утром и приедет. Ты что, родненькая? Ты думала, мама пропала? Они с тетей Олей вместе в очереди стоят. И Танька уж спит, наверно, давно. А ты ревешь. Ну, всё, перестань.

Саша сразу успокоилась. Значит, мама и не должна была приехать вечером? Ей просто не сказали? Ну да ладно. Главное, что не надо волноваться. Стало спокойней. Она только спросила бабушку:

– А ты чего плачешь?

– Так мне тебя жалко. Вон как убиваешься. Может, поешь? Я булочку принесла.

Есть не хотелось. Саша вытерла слезы и пошла умыться. Но тут же вернулась:

– Зачем ты соврала, что мама гуляет?

Бабушка молчала.

– Ну зачем? – не унималась Саша.

– Да пошутила я, – буркнула бабушка и отвернулась к столу заваривать чай.

Саша ушла в туалет. А ведь ранца у нее и впрямь не было. И формы. Как без школьной формы?

– Баба, – крикнула она, не закрывая крана, – а форму тоже в том магазине продают?

– Какую форму? – едва слышно донесся сквозь плеск воды бабушкин голос.

– Ну, для школы.

– Не знаю. А тебе зачем форма? Вы в нулевой класс без формы пойдете. Таким маленьким форма не нужна.

Саша удивилась: ранец нужен, а форма – нет? Какая-то странная школа. А говорили, что это первый класс. Но у бабушки спрашивать не стала. Она умылась, почистила порошком зубы и легла в кровать. Конечно, хорошо, что мама не забыла про ранец. Но, может, и не надо за ним так долго стоять? Лучше, когда мама дома. А в школу можно и с сумочкой пойти, которую Роберт Жадоев отбирает. Может, его как раз вместо Димки признают дураком и в школу не возьмут. Да и пакеты у них есть. Три красивых пакета: черный, розовый и белый.