– Никто тебе не обещал. 1 сентября, у матери линейка. И тебе сегодня в школу. Мать одежду приготовила. И кашу. А ты всё спала, как сурок.

– Но я не хочу в садик!

– Да не садик это, уймись. В садике открыли школу.

Саша немного успокоилась:

– Правда, не садик?

– Да правда, правда. Всё, я опаздываю. Я только пол в гостинице помою – и назад. Кашу подогрей, воды плесни туда, а то она уже захрясла, – бабушка открыла замок, вышла в коридор, захлопнула за собой дверь и быстро побежала. Саша навалилась со всей силы на дверь изнутри, подтянула длинную железную ручку и защелкнула нижний замок, который нельзя было отпереть снаружи. И тут же в дверь забарабанили:

– Это я. Никому не открывай. Слышишь? – бабушка вернулась.

Саша буркнула:

– Слышу. Я уже закрылась.

– Кофту не трогай! Я тебя сама одену.

Саша сказала через дверь «ага» и пошла умываться. Оставаться одна дома она не любила. Когда-то давно, еще очень маленькой, она услышала вечером стук на балконе. Мама в это время срезала мясо с курицы. Она так с ножом и пошла посмотреть. На балконе оказался мужчина. Он пролез к ним через раму с натянутой марлей, шепнул что-то маме. Она вернулась, села в кресло, посадила Сашу за спину и так сидела с ножом в вытянутой руке, пока мужчина не ушел через то же окно. Да и пьяниц, которые иногда путали их дверь и ломились посреди ночи, Саша тоже помнила. Днем, конечно, к ним еще никто не лез, но она всё равно боялась. И пока умывалась и чистила зубы, дверь в туалете не закрывала – вдруг не услышит, что к ней кто-то ворвался?

В чем она пойдет в школу? Что за кофта? На дверце, где мама обычно оставляла выглаженную одежду, ничего не висело. Она заглянула за обе створки платяного шкафа, проверила на крючках, прибитых к входной двери. Даже в сервант с бокалами заглянула – нигде не было одежды. Саша расстроилась немного и пошла есть – кофту поищет потом.

В кастрюле на столе снова была пшенная каша, такая густая, что ложкой нельзя зачерпнуть – пришлось резать, как торт. Нет, надо подогреть. Саша плеснула в кастрюлю воду из-под крана. Поставила кашу на плиту и включила телевизор. На первой программе играл человек на гармошке. На второй была черно-белая картинка и пел хор на непонятном языке. Саша присела на спинку кресла. Язык похож чем-то на татарский, но татары на Лесобазе так никогда не пели. Саша прослушала одну песню, вторую, третью. Они ничем не различались, одну от другой отделяли только паузы. В конце хор пел особенно громко. А потом вместо черно-белой картинки появились женщина в сиреневом платье, перед ней на столе стоял букет. Точно такой же, как на открытке для Аньки. Женщина улыбнулась и протяжно объявила: «Дорогие телезрители! Вы прослушали концерт хора Шведского радио. Благодарим вас за внимание и до новых встреч».

Значит, это шведский язык? Про Швецию Саша знала, что оттуда был Карлсон. Так вот как он на самом деле говорил? Она представила разговор Малыша с Карлсоном на шведском: «Аля тюйа тукемасал та!» – «Лисавон сусти рауси муно!»

Вдруг телевизор погас и затих холодильник. Всё понятно – отключили свет.

«Каша!» – вспомнила она про пшенку и тут же почувствовала запах гари. Комок из каши пристал ко дну, так и не перемешавшись с водой. Выглядело совсем не аппетитно.

Саша полезла на полку за печеньем. Мама не разрешала есть печенье вместо нормальной еды – только после. Но мамы нет, поэтому можно позавтракать печеньем с маслом – намазать несколько квадратиков тонким слоем, соединить их по две штуки, и получится пирожное.

Но печенья на полке не оказалось. Она проверила на холодильнике, в шкафчике над плитой и даже в шкафу над вешалкой с плащами и куртками – туда мама часто прятала сладости. Печенья не было. Были макароны, пшено, рис, хлопья «Геркулес», хлеб и сахар. Масло в масленке закончилось. Значит, нужно подставить к холодильнику табурет, залезть на него и достать из морозилки пакет с маслом. Отколоть маленький кусочек, положить оттаивать, а остальное убрать. Саша внимательно осмотрела морозилку: миска с замороженной клюквой, завернутые в газету кости и щучья голова, которую недавно принесла бабушка. Она сказала, что голову нужно высушить, смолоть и давать Саше, чтобы она не росла такой пугливой. Но до головы пока ни у кого не доходили руки.

Ни масла, ни сыра. На нижней полке стояла баночка сметаны, в дверце – бутылка подсолнечного масла и три яйца. Можно было бы пожарить яйца, но Саша ненавидела масло с запахом. И электричества нет. Лучше поесть хлеба со сметаной и с сахаром.

Саша спустилась на пол, задвинула табурет под стол, достала хлеб, отрезала себе два куска. Куски вышли толстые, значит, придется мазать больше сметаны. На хлебно-сметанном бутерброде торчали, будто маленькие ледышки из сугробов, комочки, которые нужно было давить ложкой.

Порошковая! Мама научила ее отличать настоящие кефир и сметану и порошковые – в порошковых плавали комки. У них на Лесобазе нормальную сметану давно не привозили – только из порошка. А вот когда мама покупала сметану в магазине «Океан», в городе, там комочков не было. Бабушка ворчала: «Ну, конечно! На Лесобазу всё говно сбагривают».

Сметана с комочками, с желтоватым оттенком была не очень вкусной и даже как будто немного горчила. Но лучше такая, чем вообще ничего. Не есть же один хлеб, пусть и с сахаром. Хотя сиплая Саша как-то гуляла с таким бутербродом: хлеб, смоченный водой, и сверху сахар. Мама так ее кормила, когда отец был дома – чтобы дочь подольше бегала во дворе.

Саша растерла в сметане комочки и посыпала оба куска хлеба сахаром. Вспомнился вчерашний арбуз. Сахар на сметане так же сиял маленькими кристалликами, как сочные крошки алого арбуза. Она запила бутерброды остывшей кипяченой водой, которая оседала на зубах мелким песком и пахла чайником. Саше запрещали запивать еду сырой водой, но лучше уж тогда совсем не пить, чем кипяченую.

Арбуза бы она сейчас поела. И что-нибудь еще. Бабушка сказала, что скоро придет, но не сказала, ждать ли ее. Наверное, можно пойти гулять. И к Аньке. Повод есть – у Саши отключили свет. Когда дома не было взрослых, света или воды, она всегда уходила к Аньке. Но можно ли сейчас идти в гости, если им сегодня в школу? Бабушка не сказала, когда