Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обычно Шарль угощал художника ужином и вином и долго с ним общался, выясняя, что подтолкнуло его написать ту или иную картину. Вот только историю этой женщины – богини огня – он теперь уже не узнает. Шарль легонько коснулся пальцами ее лица – одновременно и гладкого, и шершавого из-за мазков краски. «Такую женщину никто не отпустит», – громко прошептал он, хотя его слышали только бетонные стены.
* * *
– Видишь ли, Марго, когда я увидел эту картину, у меня перехватило дыхание, – объяснял Шарль. – Когда она прибыла в галерею, я сразу понял, что никогда не продам ее, а оставлю себе. Я забрал полотно домой, снял своего любимого Сезанна, который висел в спальне над камином…
– «Купальщиц»? – перебила Марго.
– Да, mon coeur[5]. – Шарль улыбнулся. Его развитая не по годам внучка так быстро соображала, что он едва поспевал за ней. – «Купальщиц». И повесил вместо них «Женщину в огне».
– А бабушка? Расскажи, расскажи снова! – просила Марго с обычной для нее настойчивостью. Ненасытный ребенок.
Шарль вспомнил молодую красавицу жену, Сильви, свою единственную любовь. Он не был таким, каким вырос его негодяй сын, изменяющий жене при любой удобной возможности. В молодости он, юный торговец произведениями искусства, управляющий самой популярной галереей в Париже, тоже допускал ошибки. В его владениях часто появлялись соблазнительные натурщицы и предприимчивые художницы и бросались в его объятия. Страсть одерживала верх. Но если говорить о любви, то его сердце смогла завоевать лишь одна женщина.
– Бабушка серьезно болела. Она умерла, когда ей было всего тридцать три года. Но с появлением картины «Женщина в огне» в нашем доме, клянусь, Сильви воспряла духом. У нее появились силы и желание жить. А все благодаря этому полотну – настоящему сокровищу. Уверен, бабушка прожила дольше лишь потому, что хотела видеть «Женщину в огне» каждое утро, открывая глаза. – Шарль зажмурился и сжал руку Марго.
– А что потом? – допытывалась она. Девочка не понимала, когда нужно остановиться.
– Не было никакого «потом», – резко ответил Шарль. – На этом история заканчивается. У меня забрали картину – точнее, украли. Нехороший человек по имени Гельмут Гайслер. Он всю жизнь посвятил борьбе с искусством и художниками. – Шарль быстро отвернулся, его глаза погасли.
У Марго было еще много вопросов, но, видя исказившееся от боли лицо деда, она в кои-то веки прикусила язык. Уже тогда знала – хоть и не понимала почему, – что это не конец, а только начало истории «Женщины в огне».
* * *
Марго взбивает подушку и глубоко затягивается. Думая о Шарле, она испытывает знакомое чувство утраты и гонит грусть прочь.
Мадемуазель де Лоран смотрит на картину и мысленно разговаривает с ней. «Подумать только, ты такая могущественная и непокорная. Мужчины дорожили тобой, охотились за тобой, но все же не смогли защитить тебя. Даже мой дед. Он позволил тебе оказаться в руках льстеца Гайслера, а потом и его никчемного сына. Мужчины не сумели тебя уберечь. А я смогу».
Марго берет наушники и врубает «Колдплей». И в этот момент слышит негромкий стук в дверь и садится на постели, злясь, что ее снова потревожили.
– Убирайся! – кричит она в сторону двери. Марго устала от назойливых слуг, которые ходят по пятам и постоянно спрашивают, не нужно ли ей что-нибудь.
«Нужно! Чтобы меня оставили в покое!» – уже рявкнула она, когда молоденькая Элиза – или Эльза, как там ее зовут – в очередной раз обратилась с этим вопросом. Марго хочет побыть одна и провести побольше времени наедине с «Женщиной в огне», прежде чем вернуть ее в сейф.
– Это я, – раздается из-за двери голос Уайатта Росса. – Разговор есть.
– Минутку. – Нужно одеться. Марго любит спать голой. Да, они всю неделю занимались сексом в убежище. Но спальня – ее храм, ее святилище. Она поднимает с пола халат, надевает его, затем открывает дверь и впускает Уайатта. Он, как всегда, в джинсах и черной футболке, во рту наполовину выкуренная сигарета.
Росс смотрит на стену, где висит холст.
– А вот и наша красотка.
Скрестив руки на груди, Марго садится на край кровати.
– Ну?
Уайатт встает перед ней, затем тянется к пепельнице на ее рабочем столе.
– Я не спал всю ночь, разрабатывал план. Завел фейковый аккаунт, буду обрабатывать две целевые группы в теневом интернете. Первая – итальянская мафия, дочка каморры[6]. Вторая – неонацисты, базируются в Хемнице.
– Почему именно они?
Уайатт ходит по комнате, разглядывая ее вещи, и Марго злится. Росс в ее спальне впервые. И этот раз станет последним.
– Несколько лет назад итальянская полиция обнаружила тайник с крадеными картинами, в числе которых были два холста Ван Гога, похищенные из Музея Ван Гога в Амстердаме. Помнишь тот случай?
– Естественно. Все его помнят.
Уайатт помахивает сигаретой.
– Полагаю, что каморра не просто ворует ценные произведения искусства, а «приобретает» их у тех, кто им должен. Или если мафиози считают, что могут перепродать холст подороже частному коллекционеру или музею. Они отлично подходят для наших целей. Разбираются в искусстве, используют теневой интернет для сбыта краденого и держат язык за зубами. Что же касается неонацистов… Здесь все очевидно. Они хотят, чтобы украденные гитлеровцами произведения остались в руках нацистов, и станут легкой добычей. Я собираюсь их подставить, если можно так выразиться. Пусть станут владельцами коллекции Гайслера. Сейчас разрабатываю подробный план. – Уайатт садится рядом с Марго на кровать. Похоже, он только что принял душ: волосы еще мокрые. – Хочу, чтобы ты выбрала четыре картины, которые мы им подсунем. Мой план предусматривает два этапа. За первую партию мы запросим скромную цену. И когда они поймут, что мы действуем в рамках закона, а у них есть возможность прилично заработать, сбывая картины, мы отправим им партию побольше и сорвем солидный куш. Я уже говорил: как только картины признают украденными, их ценность сразу же резко снизится. Так что мы должны действовать быстро и осторожно, чтобы нас не поймали.
– Четыре картины? Где гарантия, что я просто не выброшу на ветер несколько миллионов? Ты что, доверяешь этим пройдохам? – Марго встает с кровати и нависает над Уайаттом.
– Я доверяю своему чутью. Мы должны поступить именно так. Знаешь