Искар пошел первым, осторожно ступая обутыми в кожанцы ногами по гниловатым доскам. Охапка дров была куда как тяжела, но отрока радовало, что несет он ее без всякого труда, не чувствуя боли в затянувшейся ране.

– Завтра чуть свет мы погоним коров на пастбище, – шепнула ему в спину Горелуха. – Стражницы на вежах не углядят, где старуха, а где переодетый отрок.

– Много вас будет? – спросил, не поворачивая головы, Искар.

– Я да Кобылиха, а из девок только Летица и Улица. Если убежишь отсюда, то иди прямо к городцу Листяны. Я тебя там найду.

– И дорогу к схрону покажешь?

– Покажу, не сомневайся, – тихо отозвалась Горелуха. Щек выслушал Искара с большим вниманием. За последние дни он изрядно нагулял жира и даже в плечах раздался, хотя и выглядел еще бледноватым.

– Старушечьей одежонкой я разжился, – усмехнулся Искар, кивая головой на тряпье, заимствованное из ларя в простом жилище.

– Ладно, – кивнул головой Щек. – Кобылиху я беру на себя, а за тобой девки. Коли они поднимут крик, то будет нам от Макошиных ведуний большой взыск.

Ведуний Искар не особенно боялся, но и попадаться не хотелось. Посадят, чего доброго, под запоры, и придется взаперти всю весну куковать. Искару надо обязательно к осени вернуться домой. И хорошо бы не с пустыми руками. На Листянино золото можно будет возвести тын вокруг сельца, прикупить скот, поставить Лытарю новый дом, а то в старом уже тесно, и махнуть в хазарскую столицу. Должен каган взять Искара в свою дружину, чай не рохля Данборов сестричад и не оробеет в битве. И Осташа можно будет с собой прихватить, вдвоем веселее.

Только задремал Искар, как Щек тряхнул его за плечо – пора. День еще не разгорелся, но во дворе уже суетились женки. Кое-как Искар нацепил на себя старушечьи обноски поверх собственной одежды. Щек, готовый уже к выходу, при виде Искара не удержался от смеха:

– Вылитая Горелуха.

– Пошли, – сказал Искар. – После посмеемся.

У входа в хлев Искар едва не наступил в коровью лепешку и тихонько ругнулся сквозь зубы. Летица с Улицей уже погнали своих коров к опущенному мосту, а Горелуха с Кобылихой еще суетились в хлеву. С Горелухой у Искара проблем не было, старуха дала себя скрутить, не издав ни звука. Зато с Кобылихой вышла заминка. Искару пришлось помогать Щеку. Вредная женка извивалась всем телом, отбивалась ногами, успела даже вскрикнуть, а потом вцепилась в Искарову ладонь двумя последними уцелевшими зубами.

– Скажи, какая норовистая попалась, – покачал головой Щек. – Это сколько же с ней было мороки в годы молодые.

Кобылиха пучила в ярости глаза и мычала забитым тряпьем ртом. Щек проверил путы у нее на руках и отпихнул прочь на солому. Искар уже гнал коров из хлева, ободряюще посвистывая.

– Не свисти, – остерег Щек, – а то стражницы на вежах удивятся, с чего это старухи распелись соловьями.

Но на вежах сладко зевали. Никто даже головы не повернул в сторону старух, сноровисто выгоняющих за ворота мычащее стадо. Выскользнув вслед за коровами на волю, Искар почувствовал облегчение. Начало, что ни говори, было удачным.

За спиной захлопнулись ворота и заскрипели цепи подъемного моста. Макошин городец поспешно закрывал свой зев, не доверяя тишине и безлюдью вокруг. Осторожно живут ведуньи, храня Макошины святыни и накопленные за долгие годы богатства. На вежах было тихо, никто пока не хватился беглецов и сигнала не подавал.

На отдохнувших за зиму деревьях густо лезли листья. Искар прицокнул языком от восхищения, оглядывая хорошеющий под солнечными лучами лес. И в ответ ему зацокали веселые птахи. По зиме их совсем мало в лесу остается, а певунов среди оставшихся нет вовсе. Разве что затрещит испуганная сорока, тревожа зимнюю тишину, но сорочий крик вряд ли назовешь усладой для уха. Добрые птицы на зиму улетают в Страну Света, где веселят души людей, скучающих о прежнем Кире.

Щек уже снял старушечьи обноски, Искар последовал его примеру. Одежду они сложили аккуратно и подвесили на ближайшем дереве.

– Найдут, наверное, – сказал Щек. – Зачем добру пропадать?

– Далеко отсюда до Листянина городца? – спросил Искар.

– За два дня обернемся, но путь предстоит нелегкий. Искар огорченно присвистнул. Конечно, весенний лес услада для уха и глаза путника, но брести два дня по звериным тропам на голодный желудок – удовольствие небольшое. Был бы лук – без добычи не остались бы, но о луке можно было только мечтать.

– Придумаем что-нибудь, – обнадежил Щек. – Мир не без добрых людей.

К удивлению Искара, Щек выбрал какой-то очень уж извилистый путь к месту, где, по его же словам, был расположен Листянин городец. Искар обратил его внимание на то, что идут они не к реке, а в противоположную сторону. Щек признал свою ошибку, но предложил заглянуть все-таки в расположенную поблизости усадьбу и слегка подкрепиться. Ибо после долгого блуждания по лесу у беглецов изрядно подвело животы. Искару, однако, показалось, что его напарник вышел к к этой усадьбе потому, что очень хотел сюда попасть.

– Один мой знакомый служит здесь в приказных, – сказал Щек, останавливаясь возле массивных ворот.

По прикидкам Искара, усадьба была расположена не так уж далеко от его родных выселок, ну разве что в одном дне пешего пути. Обнесена она была высокой стеной, и дубовые ворота перед гостями распахнули далеко не сразу. Судя по всему, люди здесь жили опасливые.

Во дворе, куда их наконец впустили, находилось не менее десятка мечников. Разбойники и бродяги не редкость, конечно, в радимичских лесах, но, чтобы отбиться от возможного наскока, хозяевам хватило бы и челядинов, которые в немалом числе суетились меж клетей, конюшен и многочисленных пристроек. Если судить по спесивому поведению мечников, усадьба принадлежала весьма значительному лицу, – возможно, гану из крепкого радимичского рода.

Терем, однако, не произвел на отрока большого впечатления. Ставлен он был в один ярус, и ставлен, видимо, давно, так как бревна уже успели потемнеть от времени. Красное крыльцо было без резных завитушек, столь привычных для славянского глаза, окна подслеповаты и скорее похожи на бойницы. Смурноватый был терем, по-иному не скажешь.

– Кто хозяин усадьбы? – спросил Искар Щека.

– Борислав Сухорукий, – пояснил тот, – старший брат Великого князя Всеволода.

– Если он старший, то почему не первый? – удивился Искар.

– Божья воля, – криво усмехнулся Щек. – Точнее, воля Велесовых волхвов.

Щек явно не первый раз был в этой усадьбе, ибо его опознали служки и даже проявили к пришельцу нечто очень похожее на подобострастие, бросившись с готовностью выполнять волю простолюдина. А просил Щек всего-навсего покормить Искара, невеликую, прямо скажем, птицу, который мог и подождать. Но служки, видимо, так не считали, поскольку тут же усадили гостя за стол, пусть и не в господском тереме, а в пристройке, и потчевали такими яствами, которыми и кагана угостить не стыдно.