Мечники не отставали от боготура. Лес и в светлую пору не всегда бывает гостеприимен, а уж в сумерки и вовсе следует держать ухо востро. Приветят из зарослей стрелой – и поминай как звали. Бродяг и разбойников ныне на славянских землях развелось с избытком. Есть среди них и такие, что за доблесть почтут метнуть стрелу в Велесова ближника.

Торуса к лесу привычен и все лесные тайны читает без труда. Боготура с юных лет приучают людей за собой водить и полем, и лесом. Торусе в юные годы через многие испытания пришлось пройти, чтобы обрести право на боготурство. Ибо звание это дается далеко не каждому отпрыску знатной семьи, а только тем, кто духом тверд, телом силен и умом неслаб.

На привал остановились, когда стемнело. Торуса отправил Клыча за хворостом, а сам присел на краю поляны, прислонившись спиной к стволу могучего дуба. Залитая лунным светом поляна была перед боготуром как на ладони, а сам он оставался неразличимым в тени развесистой кроны. Влах поодаль обхаживал коня, хотя, по мнению Торусы, конь такой заботы не стоил. Норовистый был жеребец, плохо объезженный, а Влаху он достался по случаю. Бился тот об заклад с хитроватым мечником боготура Рогволда Зорей, который, проставивши заклад,[17]подсунул простодушному Влаху порченого коня. Зоря известный жох, да и боготур Рогволд, даром что Торусов дружок, тоже далеко не подарок. Ныне боготур У князя Всеволода в опале. Заполошный он человек, боготур Рогволд, а во хмелю и вовсе не знает удержу. Набрал под свою руку сотню бродяг и начал трясти купцов. Его счастье, что купцы оказались из хабибу, но подобные бесчинства не делают чести боготуру. Каган уже объявил за голову Рогволда свою цену, а князь Всеволод твердо заявил, что защищать боготура не будет, ибо действует тот самоуправно. Если каждый начнет суд и расправу чинить, то никакого порядка на славянских землях не будет.

В той стороне, куда ушел Клыч, послышались крики. Расторопный Влах тут же метнулся за луком. Торуса тоже поднялся, положив ладонь на рукоять длинного боготурского меча. Боготур с мечником неслышно скользнули на помощь попавшему в беду товарищу, но, похоже, осторожничали они напрасно. Клыч уже ломился назад, громко кого-то проклиная.

– Что у тебя приключилось? – выступил из мрака Торуса.

– Щенок! – задохнулся от ярости Клыч, держась рукой за бок.

Торусе даже интересно стало, кто же сумел так обидеть его мечника, малого сильного и плечистого. Влах успел уже разжечь костер из собранного тут же хвороста, а Клыч все шипел и ругался.

– Сколько их было? – спросил Торуса, уставший слушать ругань мечника.

– Двое, – скривился Клыч. – Один отрок, другой постарше, средних лет. По виду – простолюдины. Хворостом я хотел у них разжиться, лень было ноги бить. Я этого безусого и в расчет не брал, а он меня одним ударом наземь опрокинул.

– А почему кричал так? – удивился Торуса.

– Третий там был, – понизил голос Клыч. – Я, когда упал, сразу его увидел – он в отдалении стоял. Весь в медвежьей шерсти, а из звериной морды проступает при лунном свете человеческий лик.

– Оборотень? – ахнул Влах.

– Похоже на то, – согласился Клыч. – А отрок наверняка шатуненок. Я не стал связываться с нечистыми.

Ночь прошла спокойно, никто их сна не потревожил, а к полудню они уже подъезжали к порубежному городцу, который возвышался на холме, окруженный глубоким рвом, наполненным в эту пору водой из протекающей мимо реки. Городец у Всеволода хорош, но ведь и Листянин не хуже будет, если только Торусе удастся восстановить его в прежнем блеске.

Торусу из сторожевой вежи опознали, а потому и мост через ров опустили без задержек. Была опаска, что князь уехал в стольный град, но, к счастью, она не подтвердилась.

– Князь сильно не в духе, – предупредил гостя боготур Скора.

Как вскоре выяснилось, причиной недовольства князя был Иган Горазд, занозой засевший на радимичских землях. Выбить его из Берестеня казалось делом трудным, почти невозможным. Конечно, на трехсотенного гана сил у Всеволода хватило бы, но ведь за Горазда вступится каган Битюс, для которого эта усобица явится бесценным подарком и поводом силой вмешаться в радимичские дела. Ган Горазд правил в Берестене не от своего имени, а от имени малого Будимира, сына Твердислава, за которого городское вече сказало свое слово. Так что даже обвинить гана в нарушении божьего ряда было затруднительно.

– Послушай даджана, а сделай наоборот, – вздохнул Всеволод. – Плох был Твердислав, но хазарский ган много хуже.

Боготуры сокрушенно закивали головами, но князь Всеволод не сочувствия ждал от них, а доброго совета. Вином, впрочем, гостей не обнесли. Всеволод и в добрые, и в худые времена обычаи чтил, и если сажал гостей за стол, то привечал их с честью.

– Рогволду, брату Твердислава, тем вечевым решением нанесено оскорбление, – начал осторожно Торуса, – все-таки он в своей семье старший.

– Рогволда я прогнал с радимичских земель за чинимые им бесчинства, – рассердился князь Всеволод. – И слово мое твердо.

– Никто твоего слова не оспаривает, великий князь. Но ведь и за Рогволда ты не ответчик, мало ли что ему в голову взбрести может. Дурная голова, как известно, ногам покоя не дает. А ган Горазд, как ни крути, Рогволда обидел. Мало того что Берестень под себя сгреб, так еще и девку взял, не спросив старшего в семье.

– Торуса прав, – проговорил Скора. – Рогволд вправе спросить с Горазда за самоуправство.

– Коли Рогволд захочет за нанесенную семье обиду отомстить, то ты, князь, мешать ему не вправе, – поддержал Скору боготур Брайко. – И каган не вправе с тебя взыскивать, ибо семейная распря только по обоюдному согласию разрешиться может. А коли Горазд не захотел дело миром уладить с родовичами невесты, то они вправе с него спросить за бесчинство. Князь Всеволод в задумчивости почесал поросший редеющими волосами затылок. По лицу было видно, что затея боготуров ему понравилась, но есть и серьезные сомнения. Известное дело, с Рогволдом, коли шлея ему под хвост попадет, справиться будет непросто.

– А коли Рогволд взбрыкивать начнет, – подсказал Торуса, – то бери малого Будимира под свою руку и сам правь от его имени Берестенем. Главное – Горазда избыть, а на Рогволда мы найдем управу. Конечно, лучше всего сразу взять Берестень под свою руку, не связываясь с беспутным Рогволдом, но этот шаг наверняка вызовет ропот среди радимичской старшины. Чего доброго радимичские вожди обвинят Всеволода в том, что он отравил Твердислава и прогнал Рогволда только для того, чтобы Берестень к рукам прибрать. Самовластья, мол, захотел Великий князь, дедовы обычаи не чтит. А ныне не те времена, чтобы ругаться с племенными старейшинами. Родовые радимичские вожди и без того недовольны, что божьи ближники сгребли под себя власть. Каган Битюс этим недовольством пользуется. А за каганом сила. У князей дружины малые, только-только хватает на то, чтобы с разбойниками бороться. Поднять же простой люд на кагана будет совсем не просто. Многие начнут чесать затылки и вопрошать – а так ли плоха правда нового бога и стоит ли против нее ноги бить? У большинства хазарских родов корни скифские или славянские, и для смердов они не чужие. Распря между богами и их ближниками – это не новость на славянских землях, и простолюдины прежде в дела ведунов не вмешивались. Немногие догадываются, что дело ныне идет о том, своим умом жить славянам или пришлые люди начнут им указывать дорогу. Не князья и не божьи ближники стали ломать заведенный от предков ряд, – делают это хазарские ганы. Став на путь измены славянским богам сойти с него они уже не смогут. А потому у хазарских ганов теперь одна дорога – на градские столы, силой утверждать кривду пришлого бога, ломая установленный ряд. Рано или поздно каган Битюс сделает решительный шаг, но Всеволоду хотелось, чтобы произошло это как можно позднее. Ибо не приходилось сомневаться, что обернется он большой кровью и неизбежным разорением многих городов и весей.