И я побежал, забыв про усталость, и на бегу старался забыть все те минуты, когда мы дразнили крокодила, плескались с русалками и оставляли в дураках капитана пиратов.

Я мог думать только об одном, видеть только одно: как Питер летит, летит, летит прочь.

Улетает прочь без меня.

Он догнал меня уже далеко за Медвежьей берлогой. Солнце село, луна снова светила – и та тревога, которая отпустила меня, когда я спал в дневную жару, вернулась с новой силой. Я слишком долго отсутствовал. С Чарли могло случиться все, что угодно.

Я выбрал ту более длинную дорогу, по которой ушли мальчишки, потому что не хотел, чтобы Питер нашел мой короткий путь. Это была только моя дорога – моя, и теперь еще Чарли, и мне не хотелось, чтобы Питер слишком много о ней узнал.

Я услышал приближение Питера – но только потому, что он насвистывал пиратскую песенку. Ночь была безоблачная, а луна, как всегда, такая яркая, что когда тропа выныривала из-под тени деревьев, на ней было светло, как днем.

– Джейми! – окликнул он меня, как только заметил. – Джейми, это надо было видеть!

Казалось, он не заметил, что я не послушался его приказа ждать у Медвежьей берлоги, и это тоже стало жаром, смешавшимся с завистью из-за его полета.

– Джейми! – сказал Питер, нагнав меня и легко пристраиваясь идти со мной в ногу.

И это тоже было досадно: я ведь был на полголовы выше Питера, и ноги у меня были намного длиннее. Совсем недавно я сожалел, что вырос. Теперь я злился на то, что рост не давал мне преимущества над мальчишкой, который так любил выигрывать.

– Скормил пиратов Многоглазам? – спросил я прохладно.

Питер этого даже не заметил.

– Еще как! – отозвался он, настолько переполненный ликованием, что все тело его вибрировало.

После чего Питер описал несомненно захватывающее приключение, во время которого он проявил чудеса отваги и сообразительности, избавляясь от своих врагов. Я слушал невнимательно: если вы слышали хоть одну историю о чудесах отваги и сообразительности Питера, то ничего нового уже не услышите.

Я поднял гладкий камень с тропы и начал перебрасывать из руки в руку, а потом стал бросать одной рукой и ловить ею же. Потом я нашел еще один камень, примерно такого же размера и какое-то время жонглировал двумя, а потом, наловчившись, прибавил и третий.

Питер прекратил рассказывать о том, какой Питер необыкновенный, и стал смеяться моему фокусу.

– Тебе бы в бродячий цирк, Джейми, – бросать горящие факелы, – сказал он, хлопая меня по плечу.

– А когда это ты видел бродячий цирк? На острове такого нет, – спросил я с любопытством.

Я помнил, как сам видел такой – очень-очень давно: у меня осталось только блеклое воспоминание о людях в ярких шелках, скачущих по площади.

– А надо бы, чтобы был, – сказал Питер. – Нам бы сюда шутов, танцоров и фокусника, чтобы они развлекали нас по вечерам. Мальчишки были бы рады. А мы бы хлопали и бросали цветы в артистов, выходящих кланяться.

Он уже ушел в свои фантазии, представляя себе, как это будет чудесно – но от меня не укрылось, что он не ответил на мой вопрос. Питер всегда так делал, когда не хотел, чтобы вы что-то узнали. Он просто притворялся, что вообще вас не слышит – и кричать ему в ухо было бесполезно.

– Нам надо было забрать из Другого Места фокусника, вместо Чарли, – добавил Питер. – Фокусник был бы полезен. По крайней мере, какое-то время. А когда он перестал бы быть полезным, мы могли бы скормить его крокодилам.

– Почему ты так ненавидишь Чарли? – спросил я, игнорируя его размышления насчет фокусника. Питер ни за что не привел бы на остров взрослого. – Ведь это ты его выбрал. Я говорил, чтобы ты оставил его.

Питер уставился в небо, делая вид, будто вообще не слушает, но я знал, что это не так. Мы долго-долго были вместе, мы с Питером, и я знал его повадки так же хорошо, как он – мои.

Я ждал, зная, что рано или поздно он что-то скажет, потому что Питер обожал заполнять пустоту.

– Он забирает все твое время, – сказал наконец Питер, и я увидел на его лбу непривычные морщинки досады. – Вечно «Чарли то, Чарли это, Чарли слишком маленький, он не может драться, он за нами не успевает». Что тут веселого? Я забрал его сюда играть, а от него никакого толка.

– Мне приходится за ним присматривать, потому что он маленький, – проговорил я медленно. – Потому что он не должен был здесь оказаться. Нам не надо было его брать, Питер. У него есть мать.

Питер отмахнулся от меня. Матери его не интересовали.

– Если он отнимает у меня столько времени, если он так тебе досаждает, тебе надо вернуть его домой, обратно в Другое Место. Он тут не прижился, – сказал я.

– Нет! – отрезал Питер так, словно своим ножом прошелся. – Ты знаешь правила. Если ты сюда попал, то уйти нельзя. Никто не уходит. Никто не возвращается домой. Теперь его дом здесь.

– Но если он… – начал я.

– Нет, – повторил Питер. – И вообще это не важно, потому что Щипок уже…

Он замолчал, вдруг поняв, что проговорился.

– Щипок уже – что? – спросил я.

Питер не ответил: отвернулся и притворился, будто смотрит на черно-изумрудного мотылька, который сел на один из пышных белых ночных цветов, растущих вдоль тропы.

Гнев взорвался во мне, смешавшись со страхом. Я бросил камни, которыми играл, и резко развернул его к себе.

– Что ты сделал, Питер?

– У, Джейми, мне больно! – буркнул Питер, потирая плечо.

– ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ? – взревел я.

– Только то, что надо было, – ответил он с такой серьезностью, какую я редко наблюдал. – Никто тебя у меня не отнимет, Джейми.

Я мог убить его в этот момент. Ярость плескалась во мне, билась в крови, словно огонь. Мне надо было убить его в тот момент. Это предотвратило бы все то, что случилось потом.

Питер отступил на полшага: просто чуть шаркнул ногами – но раньше он никогда от меня не отступал. Никогда.

Он это тут же заметил и шагнул обратно ко мне, но я уже повернулся, уже побежал. Чарли был важнее, чем выяснение отношений с Питером.

– Не знаю, зачем тебе бежать! – крикнул Питер мне вслед. – Все уже сделано!

Мне было плевать на все, что он говорит. Пока я не увижу Чарли, не поверю, что Щипку удалось выполнить задание, которое ему дал Питер. Я верил – не мог не верить – что Дел, Кивок и Туман присмотрят за ним, как я и просил.

Я бежал, и страх поглотил мой гнев – а боязнь опоздать гнала меня вперед, все быстрее и быстрее. Я вломился в лес, и никогда мне еще так сильно не хотелось летать, как летал Питер.