Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Мы»? — с наигранным удивлением переспросила Ганна. — Нагайка-то у вас… вам и решать.
Недвусмысленность намёка Филин понял сразу, но от поступившего предложения как бы удивленно вскинул бровь.
— Неужели? А если я сдеру с тебя портки и прикажу отсчитать тридцать ударов?
— Только если драть меня будете лично вы, — нахально улыбнулась Ганна, как бы невзначай поведя плечом, с которого тотчас же самым что ни на есть манящим образом сполз рукав. — Вам я готова доверить всю себя.
Филин переменился — заместо наигранного удивления на лице его появилась лукавая ухмылка. Поправив ворот камзола, он обошел Ганну и, достав ключ из потайного кармана, закрыл комнату изнутри. Нагайку не отложил.
Возбужденная не столько шансом провести ночь в компании Филина, сколько шансом на удачное разрешение своего феерического провала, Ганна засияла улыбкой, едва сдержав порыв набросится на него сходу, сорвать одежду и трахнуть до изнеможения, чтобы ничего, кроме порки лично от него самого ей не грозило.
— И как же господин офицер желает?..
— Господин офицер желает, — прервал Филин, — что бы твой рот был занят не пустыми разговорами, а кое-чем другим.
Ганна уязвлено хихикнула, но ослушаться человека с нагайкой в руках показалось ей не совсем рациональным. Заманчиво повиляв бедрами, она подошла к Филину. Расстегнула пару пуговиц, запустила умелые ручонки под камзол, ощущая, как мужчина напрягся и кивнул в сторону рабочего стола, около которого стояло удобное и мягкое кресло.
Безмолвно согласившись, она потащила его в указанное место, стаскивая одежду по пути. Сама оставалась в одежде, надеясь, что её раздеванием пожелает насладиться господин офицер. Напрасно. С омерзительной сухостью Филин освободил её грудь от рубахи и более раздевать не стал. Уселся в кресло, с упоением впился губами в сосок, а вторую грудь нещадно терзал сухими пальцами.
Тихо простонав без наслаждения, Ганна откинула голову. Она дожидалась момента, когда Филин отринет и можно будет спускаться на колени, дабы делать непристойные вещи со щенячьей преданностью во взгляде, которой она надеялась расположить его к себе. Не всякая женщина способна хорошо удовлетворить мужчину. Не всякая знает, как некоторые падки на ядреную смесь святой невинности, на которую Ганна походила внешне, с отвратительной, грязной пошлостью.
Наигравшись с грудью, Филин откинулся на спинку кресла. Его лицо приняло надменное выражение, и он едва ли откликался на ласки Ганны. Она, умудренная опытом в вопросе удовлетворения мужчин, начала неторопливо, оттягивая момент прикосновения к члену. С наигранной влюбленностью лобзая его тело, Ганна плавно прошлась языком от шеи до пупка, ощущая, как понемногу офицера бросает в дрожь. Сам он молчал, лишь пристально следил за процессом своими большими не моргающими глазищами.
Штаны всё ещё были на нём, потому Ганне пришлось повозиться с ремнём. «Уж лучше б повалил да и отхлестал, как следует, птиц патлатый!» — думала она про себя, разочарованная нежеланием Филин проявлять хоть какую-то инициативу. Флегматично поглаживая женскую грудь, он сидел смирно и не без удовольствия наблюдал за потугами расстегнуть несколько застежек ремня.
— И тебя хвалили за ловкие пальчики? — продолжал подначивать он.
Ганна недовольно фыркнула и напряглась. План быстрого удовлетворения Филина ради собственной выгоды шел по пизде благодаря ремню! Чёртовому ремню! Косо поглядывая на мужчину, она замечала, как он тихо посмеивается, но держит себя в руках и желает фееричного продолжения банкета.
«Что ж… оно есть у меня!» — подумала Ганна, и последняя застежка на ремне победоносно щелкнула.
Стянуть штаны оказалось не такой большой проблемой, и уже через мгновение её взору предстал его член. Не такой большой, в сравнении с неимоверно раздутым самомнением, но таки внушительный.
— Ого! — с наигранным восхищением воскликнула Ганна и осторожно потрогала мужское достоинство. — Я и подумать не могла, что каменное у вас не только спокойствие.
Филин закрыл глаза, стараясь не рассмеяться в голос от столь серьёзного утверждения. Неужели замечания такого рода возбуждали кого-то из тех, кому воровка отдавалась? Рукой, что гладила волосы, он уткнул её лицом в пах, что девушка сразу же восприняла, как требование. Начав с основания, Ганна умело прошлась языком до головки несколько раз. Затем, когда член был более-менее увлажнен, она принялась помогать себе руками. Вобрав его в себя, она двигала головой больше по наитию, ибо не особо любила этот вид совокупления. Не получала от него никакого удовольствия. Только неприятное першение в горле и стертые коленки. И редкие удары кнутом, сыпавшиеся на спину, как созревшие яблоки на землю.
Филин требовательно надавливал на макушку, заставляя девушку двигать головой активнее, а сам закрыл глаза и откинул голову. Трудно сказать, представлял ли он кого-то на месте Ганны или наслаждался моментом — его мысли и ощущения оставались вне досягаемости. В любом случае, в какой-то момент он пожелал оторвать воровку от своего члена и перейти к более интересным вещам.
Офицер поднял её и, перевернув к себе спиной, подтолкнул к столу, с которого тотчас же были сброшены все вещи и бумаги. Ганна перевесилась через стол, но продолжала искоса наблюдать за Филином, искренне радуясь, что их совокупление переходит к стадии, после которой наверняка всё закончится и она наконец сможет уйти.
Резким движением руки её брюки спустились до колен, стесняя движения и не давая раздвинуть ноги. Единственной преградой между её лоном и его пальцами были маленькие полупрозрачные трусики, что она надела специально для встречи с заказчиком. Ганна отвернулась и закусила губу, ощутив, как неприятно сухие пальцы терзают половые губы, намереваясь… О, чёрт!
— Не… туда, — порывисто попросила Ганна. — В задницу.
Он услышал просьбу, когда его палец наполовину вошел в лоно и ощутил нечто странное. Преграда. Что, конечно, поначалу его удивило.
— Как пожелаешь, — безэмоционально кинул он, вынув и переместив палец выше.
Ганна облегченно вздохнула и расслабилась. Физическую девственность она хранила на случай, если вдруг доведется встретить любимого и перестать якшаться по всяким заданиям всяких сомнительных личностей. Она желала, она отчаянно желала когда-нибудь вылезти из нищеты, долговой ямы, разбогатеть и стать примерной женой и матерью. Наивная мечтательность была свойственна многим девушкам ее поколения: едва закончилась долгая и кровопролитная война, за ней пришли голод, холод и разруха, жить в которой могли только сильные духом люди, а послабее — убегали в мир собственных фантазий.
Девушка игриво выставила ягодицы, едва почувствовала прикосновение головки к бедрам. Палец целиком свободно прошел внутрь,