пока нельзя говорить. Эта реальность настолько хрупкая, зыбкая, невозможная, что одним недостаточно точным словом, любым малейшим сомнением можно ей повредить.)

* * *

• Что мы знаем об авторе этой книги?

Что автор книги – бездельник, сидит в кофейне, пока я тут о нем в поте лица пишу.

• Что мы знаем об авторе этой книги?

Что вот прямо сейчас (и всякий раз, оказавшись в одной из наших виленских кофеен) автор внутренне плачет от счастья (а внешне не плачет, потому что этого слишком мало, ну и вообще в общественном месте рыдать ни к чему).

Может показаться, что «счастье» – преувеличение, когда речь идет о такой ерунде, как кофейни, стаканы из цветного картона, сахар в фирменных упаковках с надписью: «Ты меня действительно хочешь?» (Автор не знает, ему некем хотеть сраный сахар, или его не хотеть, потому что он весь целиком тайно плачет от счастья и благодарности, сахар, пассивно-агрессивная ты зараза, отстань от меня.)

• Что мы знаем об авторе этой книги?

Что автор уже пять минут (и всегда) пребывает на летней веранде кофейни с черепом, полным кофе, сигаретой и дордже в руках, вечно плачет (не плачет) от счастья, потому что всякий раз, поставив на стол стакан, ясно видит (чувствует, знает), что сейчас свершается невозможное. Этой кофейни (любой из наших кофеен) здесь быть не может. И всего остального, включая автора книги, наш город, меня и многих из вас.

Лейн, лето 1-го года Этера

Анн Хари (Миша, фальшивый Танатос, невзаправдашний Казимир) идет по одной из центральных улиц города Лейна, крепко зажмурив глаза. Иногда он их открывает – буквально на миг, чтобы посмотреть на дорогу, не выйти на проезжую часть, не споткнуться, не врезаться в стену, прохожего или столб. «Это смешная игра, – так он себе объясняет свое поведение. – Это просто смешная игра».

У Анн Хари от природы рациональный прагматический ум, для работы это даже полезно, он отчасти поэтому стал одним из самых успешных Ловцов. Но в остальных ситуациях следует держать наготове простые понятные объяснения, чтобы ум успокоился и жить не особо мешал. «Смешная игра» подходит, потому что рациональный прагматик Анн Хари – уроженец Грас-Кана и житель Лейна, здесь считается совершенно нормальным, что взрослым время от времени хочется (необходимо) играть.

Когда Анн Хари на миг открывает глаза, окружающий мир, летний солнечный город вспыхивает ярким изумрудно-зеленым пламенем, светом (не пламенем и не светом, но это похоже на пламя и свет). Анн Хари точно не знает, но заранее совершенно уверен, что это просто оптический эффект[10], наверняка уже триста раз описанный физиками, или кто там изучает подобные штуки. «Возможно, о нем писали в популярных журналах или даже в школьных учебниках, всего не упомнишь, слишком давно учился, мне вообще, – внезапно вспоминает Анн Хари, – уже много лет. В ТХ-19 давным-давно бы помер от старости. Но я не в ТХ-19. И в последнее время снова, как в детстве, много читаю. Такой молодец».

Этот эффект зеленого света – не света, изумрудного пламени, или как его еще описать, не мешает Анн Хари внимательно смотреть на дорогу, когда он открывает глаза. Так что он уже довольно много прошел, зажмурившись, от кофейни «Мы сами» до Громкой улицы и ни разу ни с кем не столкнулся, не споткнулся, не врезался в столб. Он идет, ускоряет шаг и вдруг останавливается так внезапно, как будто все-таки врезался, хотя путь свободен, перед ним на дороге нет ничего.

«А откуда я, собственно, это знаю? – спрашивает себя Анн Хари. – Что если ходить, зажмурившись, открывая глаза, увидишь зеленый сияющий мир? Мы же вроде бы в детстве так не играли. Или играли? Но мне почему-то упорно кажется, что кто-то меня уже взрослого научил. То ли препод, то ли начальник; короче, «старший по званию». Нет, ну точно не преподаватель, в универе нам было не до того… ШиКоНах?»

Он достает телефон из кармана, нажимает на кнопки, ждет, наконец говорит:

– Слушай, это же ты меня ходить, зажмурившись, научил? Как – зачем? Сам попробуй. Просто закрываешь глаза и идешь, а иногда буквально на секунду их открываешь, чтобы посмотреть под ноги и что впереди. И весь мир на эту секунду вокруг становится сияющим, ярко-зеленым. Очень красиво… Да, я уже понял, что не ты.

«Интересно, а кто тогда это был? – думает Миша (Анн Хари), убрав телефон в карман. – Или все-таки мы так в детстве играли? А может быть, папа мне показал? Да, на него похоже. Он же со мной, когда я уже вырос и приезжал на каникулы, вечно в какие-то детские игры играл. Сам смеялся: „А что еще с тобой делать? Я не знаю! Прости, я неопытный. У меня еще никогда не было взрослых сыновей“».

Это очень похоже на правду, а все-таки что-то не сходится. Анн Хари не помнит, но чувствует: на самом деле было не так. Он говорит себе (думает, вслух сказать не рискнул бы): «Ладно, проехали, если не папа, значит, играли в школе. Или я сам такой способ развлекаться придумал. Давным-давно, а вспомнил только сейчас».

Он идет дальше, теперь неохотно, преодолевая ему самому непонятное сопротивление. Наконец опять закрывает глаза. Через десять шагов открывает. Окружающий мир снова вспыхивает зеленым. Это просто такая смешная игра.

* * *

Анн Хари (не Миша, он в Лейне) едет в Белом трамвае, ему выходить на конечной, аж в Козни, нескоро еще. Но он вдруг внезапно выскакивает на остановке «Улица Дальних Странствий», она так называется, потому что рядом железнодорожный вокзал.

«Вот же…» – начинает думать Анн Хари, провожая растерянным взглядом отъезжающий от остановки трамвай, но даже мысленно умолкает, не зная, каким эпитетом себя припечатать за эту дурь. Слишком широкий выбор, когда знаешь пару десятков потусторонних, то есть отлично приспособленных для ругани языков.

С другой стороны, чего тут ругаться. Подумаешь, по давно забытой привычке выскочил из трамвая возле вокзала, как в старые времена, когда почти все свободное время проводил в поездах. Лет десять так развлекался. Приходил на вокзал, покупал билеты, сразу туда и обратно, буквально на первый попавшийся поезд, почти все равно куда, лишь бы место в отдельном купе, и ехать как минимум до завтрашнего утра, лучше – дольше, потому что города, даже самые распрекрасные, его тогда не особо интересовали, ему были нужны поезда. Любил их очень. Особенно самое начало поездки, когда в последний момент успеваешь вскочить в вагон, вдыхаешь ни с чем не сравнимый запах разогретой кожи, металла, кофе,