старательно записывали в тетрадки новые слова и словосочетания.

В столовой все иностранцы питались отдельно. И кормили их однозначно лучше, чем советских курсантов, да и готовили отдельно. Подкармливали, короче. В самой казарме койки стояли в один ряд, и места между ними оставалось ещё много.

Первый день прошёл спокойно, все держались настороженно и в друзья ко мне не набивались. Однако, наблюдая за взаимоотношениями курсантов, я вскоре понял, что арабы презирали негров и азиатов, азиаты чурались и негров, и арабов, а негры… Негры жили, как обычно, то есть по заветам трайбализма: каждый сам по себе. И если арабы и азиаты держались вместе, то негры вроде бы и не сорились, но и слаженно не действовали. Короче: кто в лес, кто по дрова.

Меня же всё устраивало, и я стал понемногу прощупывать каждого, беседуя на мои любимые темы: про духов, снадобья и прочую, чисто африканскую ерунду. Знал я много, рассказывал хорошо, и негры потянулись ко мне. Арабы и азиаты — нет. В этом же училище учились и старшекурсники, которых оказалось намного меньше. Кого-то отчислили, кто сам уехал, а может, их изначально мало было.

Весь июнь мы проходили курс молодого бойца, и большинство негров уже жутко жалело, что согласилось на эту пытку.

День начинался с громогласного вопля:

— Рота, подъём!

И каким бы ни был сладким, сон мгновенно улетучивался. Я вскакивал со своей койки, как тот чёртик из табакерки. Однако кое-кто из негров, вероятно, воспринимал этот вопль продолжением кошмарного сна, делая вид, что не слышит. И тогда над его ухом звучало персональное:

— Подъём, я сказал!!!

Африканец нервно подпрыгивал от грозного рыка и, тараща огромные глазища, начинал судорожно шарить вокруг себя в поисках одежды.

— Р-р-равняйсь!

И вот уже полсотни чёрных, жёлтых и коричневых потных лошадей несётся по тропе вдоль забора. Разумеется, чтобы не глотать пыль вперемешку с выхлопными газами и вонючим потом, нестись лучше всего впереди. Так я и делал. Всё это было мне хорошо знакомо. Как и то, что помыться в горячей воде мне светит ещё не скоро. Впрочем, вкусно пожрать тоже. Остальные же, быстро заскакивая под струи арктического гейзера, с диким ором выпрыгивали обратно, толком не успев смыть с себя мыло. На весь аттракцион, именуемый в этом аду душем, выделялось ровно пять минут.

Я лишь тихо посмеивался в сторонке, шустро напяливая форму на ещё влажное тело. Зато с какой скоростью эти троглодиты поедали вроде бы совершенно невкусную кашу! Хотя вряд ли кто-нибудь из них вообще ощущал её вкус, просто закидывая кашу внутрь. Как в топку, которая перемелет всё без разбору. Но вот уже очередная команда не заставила себя ждать:

— На плац! А-а-агом арш!

Толпа, дожёвывая на ходу, мчится на площадь перед главным корпусом и выстраивается.

— Делай... Р-раз! Делай... Два! Носок тянуть! — по-садистски ухмыляясь, но при этом внимательно присматриваясь к правильному выполнению команды, орал комвзвода. — Дружненько! Слаженно! А то после отбоя ходить будем!

И мы ходили: начала не шатко, не валко, толкая друг друга локтями и наступая на пятки. Потом получаться стало лучше.

— На стрельбище, бегом, марш!

И вновь разноцветная орда куда-то понеслась, упала в пыль и по команде поползла.

— Ты ж не гусеница! — гаркнул на кого-то комвзвода. — Не оттопыривай задницу!

И чью-то откляченную попу вжали в землю сапогом.

Обед. А был ли он? Изучение устава. Вот на фига оно нам? Наверное, в качестве дополнительных занятий по русскому. Вечерний кросс. Та же толпа с завистью смотрит на бегущего впереди негра-старшекурсника, исполняющего роль замкомвзвода.

Эх, не стать нам олимпийцами!

— Отделение: отбой! Сорок пять секунд!

Одной рукой расстёгивая пуговицы и махая второй как лопастью ветряной мельницы в попытке выбраться из застёгнутой пока гимнастёрки, по казарме чёрными болванчиками запрыгали негры. Где-то треснула, не выдержав нетерпеливого рывка, ткань. По полу заскакала оторванная пуговица, звякнула об пол бляха, упавшая вместе со штанами. Пошвыряв ворох одежды на табуреты, чёрные тела занырнули в свои постели, засыпая уже в полёте, то есть до того, как голова коснулась подушки.

— Подъём! Заправить обмундирование!

И всем по тамтаму, что мои вещи лежали, как положено! Я вскакивал вместе с остальными и, переминаясь босыми ногами по полу, смотрел на нерадивых соплеменников, пока они укладывали форму по уставу.

Вскоре мои успехи заметили и поставили меня сначала командиром отделения, а потом и замкомвзвода. В связи с этим сначала «мамлея» получил, а как стал замковмвзвода, то и сержанта присвоили. И поехало, и полетело. Закончился курс молодого бойца, но начались занятия по общим дисциплинам: физике, химии, математике.

И тут вся страна Советов буквально прилипла к телевизорам: началась Олимпиада!

Вероятно, с разрешения начальства кто-то притащил в нашу столовку старый чёрно-белый ящик. И отныне многие проводили своё свободное время там, пялясь на изображение, периодически уезжающее куда-то в сторону.

— Эй, Дед, тут твои эфиопы золото по бегу взяли! — радостно сообщили негры мне, точно так же, как они, сидящему у телевизора.

Действительно, эфиоп забрал золото в беге на пять и десять километров, ещё парочка завоевала бронзу. Вот только погрустневший танзаниец, соотечественники которого пришли в гонке на три и пять километров лишь вторыми, не знал истинного положения вещей. «Мои», то есть советские, в беге оказались не очень, хотя обе эстафеты и выиграли. В футбол тоже продули немцам из тогда ещё ГДР.

А вот в гимнастике, плавании не подкачали, как не подвели в стрельбах и метании копья. Прям как в том анекдоте:

«— А почему на олимпийских играх негры всегда лидируют в беге, а белые в стрельбе?

— Ну, исторически так сложилось!»

Закончилась Олимпиада-80. Под мелодию «На трибунах становится тише…» талисман Олимпиады со слезинкой на глазах улетел на воздушных шарах со стадиона, и на следующий день телек из столовой убрали.

Женщины вольнослужащие, утирая платочками красные глаза, с жалостью сокрушались о том, что всё хорошее рано или поздно заканчивается. Народ бурно обсуждал победы и неудачи, делился своими впечатлениями и пересказывал рассказы счастливчиков, побывавших во время олимпиады в Москве.

Потихоньку подтягивались советские курсанты, возвращаясь, кто с каникул, а кто и из олимпийской командировки. На последних обрушился буквально шквал вопросов: что да как? Те гордо рассказывали про фанту и кока-колу, показывали значки с улыбающимся мишкой и фантики от жвачки. Кто-то сообщил, что умер Высоцкий…

Короче, жизнь шла своим чередом. Я полностью втянулся в учёбу. А вот среди негров