Вернувшись из туалетной комнаты, она почувствовала, что опьянение постепенно отступает. Щеки уже не горели так сильно, как полчаса назад. Почему же она ощущала неловкость среди этих дам? Ей некуда было девать руки, они ей мешали. Джорджии вспомнилась одна из ее знакомых — хирург-пластик, которая тоже всегда говорила, будто не знает, что делать с руками, когда они ничем не заняты. Вокруг все обсуждали новости, которые еще только должны были появиться в воскресной «Таймс», или хвалили интерьер помещения и дизайн, а ей оказалось даже нечего сказать ни на ту, ни на другую тему. Мужчины, правда, еще беседовали о межуниверситетских спортивных матчах Гарвард — Йель.

И Кэт даже не заговорила с ней больше.

Теперь, в кафе, Джорджия приходила в себя после неприятного потрясения. Горький вкус кофе возвращал ее к жизни.

— Ты явно пользовался успехом у этого престарелого джентльмена, Эдгара, или Эдварда, или как его там… Он прямо-таки взахлеб с тобой общался.

Джорджия положила сахар в свою чашку.

— Это так ты была спокойна? Все время следила за мной. О, Уолкер, ты слишком много времени проводишь в стенах магазина, и подумать только, ты нашла в себе силы вырастить дочь от черного! — Джеймс усмехнулся и продолжал все тем же тоном: — Но ты талантлива, и тебе следует гораздо больше доверять людям и верить в себя. Это формула успеха. И мой девиз. — Джеймс посмотрел ей в глаза. — Я знаю людей. И можешь не сомневаться: у тебя есть все, чтобы им нравиться.

Джорджия отвернулась, она одновременно и раздражалась в ответ на его слова, и не могла не согласиться с его правотой. Это правда. Ей нелегко общаться с незнакомыми людьми, и тем более она чувствовала неловкость, когда кто-то видел ее дочь-мулатку. Сколько покупателей, впервые приходивших в магазин, принимали темнокожую Пери за мать Дакоты? Она уже потеряла им счет. Джорджия снова взглянула на Джеймса.

— Я делаю все, что в моих силах, — возразила она в свое оправдание, — и не моя вина, если я не могу сделать больше или прийтись по вкусу всем, кто имеет со мной дело.

Джеймс вздохнул.

— Это не вина, Джорджия, просто тебе надо научиться некоторым вещам, приемам поведения, — сказал Джеймс. — Ты ведь можешь это сделать?

— Не зли меня! Здесь слишком много народу! — Джорджию бесили его тон и тема разговора, и теперь она снова почувствовала себя ужасно рядом с ним.

— Я не сошел с ума, чтобы тебя злить, а говорю все это тебе ради моей маленькой девочки. Я хочу научить ее тому, что ты никогда так и не смогла понять. — Джеймс повысил голос и вдруг сам осекся на полуслове. — Для меня это не первый банкет в жизни, на котором я был один черный среди приглашенных. И как, ты думаешь, я себя чувствовал?

— Что ты хочешь? Ты что, считаешь, я прячусь от мира и живу в вакууме? Я прочитала достаточно книг о том, каково быть черным, и мулатом, и креолом, и просто белой матерью ребенка-мулата. Так что я все знаю. — Джорджия нахмурилась. — Она умная, красивая, счастливая и здоровая девочка. Ей не на что пожаловаться. Не забывай, я выросла в Пенсильвании и кое-что знаю о черных, мистер Фостер. И моя жизнь не настолько обеспечена, как твоя, я не ездила в Париж, как ты, где ты трахался с каждой встречавшейся тебе бабой!

Неужели он добивался этой вспышки гнева? Зачем хотел вывести ее из себя? Если желает видеться с дочерью, то почему настраивает против себя ее мать? А вдруг он пригласил ее в эту умиротворяющую обстановку, в кафе, лишь чтобы усыпить ее бдительность и снова попытаться вить из нее веревки? Манипулировать ею. Ну почему она всегда так глупа и доверчива? Она положила обе руки на стол ладонями вниз.

— Если твоя дочь нуждается в черной матери, тогда, вероятно, тебе стоило найти себе негритянку. — Джорджия поднялась и направилась к дверям, забыв на стуле серебристую накидку, но сумку и пальто она все-таки схватила, иначе холод мартовской ночи заставил бы вернуться обратно.

Остановив машину, назвала адрес:

— Бродвей, семьдесят семь.

Как бы то ни было, она хотела поскорее приехать домой и не спускать глаз с Дакоты. Теперь стоит ожидать самого худшего. Но отчего же все так неудачно складывается в ее жизни снова и снова? Ведь эта ночь наверняка все изменила бы. Они могли бы закончить ее в постели, выпить утром кофе и принять ванну… как будто не существовало тех лет, разделявших их… Но нет. Она чувствовала себя так, словно она двенадцать лет строила свой мир, свою крепость, которая была разрушена в одно мгновение с появлением врага. Джеймс — черный, и он теперь со своими установками и взглядами пытается втиснуться в ее жизнь и в жизнь Дакоты. Да еще и Кэти взялась откуда-то, как назло.

Желтое такси летело на бешеной скорости, и от ветра, задувавшего в окно, мокрые от слез щеки Джорджии становились ледяными.

Джеймс повернул ключ в двери. Яркий свет горел в прихожей, в правой руке он все еще держал накидку Джорджи и. Сорокалетний холостой мужчина никогда не оставляет включенным свет, если уходит из дома на ночь.

Но нет правил без исключений. Джеймс был именно исключением. Он никогда не гасил свет, поскольку редко приходил домой один. В пустой дом. К пустой постели.

Он прошел на кухню. Открыл холодильник и принялся исследовать его содержимое. На полке стояло несколько бутылок воды. Откупорив одну из них, он опустился на кожаный диван, с удивлением заметив, что обстановка его жилища вдруг показалась ему гнетущей, холодной и страшно неуютной. Джеймс не так уж много времени проводил дома. Обычно он просыпался и, собравшись, уходил на целый день. И вот он пришел вечером, с накидкой в руке, один… Его пальцы рассеянно перебирали мягкое серебристое полотно. Он посмотрел на тонкий узор, и ему подумалось, что у Джорджии, безусловно, редкий талант.

Он прижал накидку к губам и вдохнул легкий аромат — какие-то экзотические духи в стиле Джорджии. Волнующие, ускользающие, нежные и чувственные. Надо же… Прошло больше десяти лет, а он все еще находится под сильнейшими чарами этого запаха. Цветов и плоти. Он готов был вдыхать его вечно, каждое утро, вечер, день, непрерывно; этот запах вызывал у него ощущение блаженства и покоя. Джеймс мог найти объяснение этому загадочному очарованию — именно с Джорджией связаны самые приятные воспоминания.

Но никакого возобновления их любовных отношений не предвиделось.

Тогда, много лет назад, он недооценил эту женщину. Он считал их отношения всего лишь кратковременной связью, незначительной интрижкой. Красивая молодая женщина, с которой ему не было скучно, она выглядела рядом с ним достойно, куда бы они ни пришли. Но мог ли он предположить, что она затаит неприязнь к нему навсегда? Жаль, что он не думал о будущем двенадцать лет назад.

Ведь они были бы счастливы. Достаточно счастливы, чтобы не расставаться, а он так скверно обошелся с ней. Джеймс ненавидел себя за свой поступок.

Он свернул накидку и, положив ее под щеку, лег на диван. Человеку не дано повернуть время вспять. И то, что он придумал, еще больше усугубило ситуацию. Он заговорил о том, что ее дочь рождена от черного мужчины и у нее особое положение, которое Джорджия никогда не сможет понять, и этот разговор вывел ее из себя. Следовало предвидеть такой исход дела. Вероятно, она больше не захочет, чтобы Дакота виделась с отцом. Если бы только тогда, в прошлом, он мог представить себе, какой женщиной станет с годами Джорджия. Независимой, сильной, саркастичной, непримиримой, хозяйкой самой себе. А как она держалась на этом банкете! Совсем не так, как он думал, ей ведомо чувство собственного достоинства. Она не робела в присутствии всех этих самоуверенных особ из высшего класса и смотрела на них свысока.