тогда как Оота – на все восемьдесят, а потому столь фамильярное общение казалось по меньшей мере странным. – Лучше выпьем чаю и поговорим, что скажете? Мои мико не болтают, но кто знает, кого почитают птицы?

Генко усмехнулась и подняла взгляд на рассевшихся на крышах соек, которые негромко переговаривались между собой и беспрестанно вращали головами. Рычание – низкое, предупреждающее и совершенно неожиданное – сорвалось с губ Генко, когда она совсем немного обнажила зубы. Птицы тут же взмыли в воздух, подняв шум, и быстро скрылись из виду.

– Думаю, больше они нас слушать не будут, но все равно пойдем в дом, Джуничи-кун, я бы не отказалась от чая. Лисы шепнули, что тебе доставили гоисича, хочу попробовать, – спокойно произнесла Генко.

– Вы приготовите? – почтительно спросил Оота.

– Совершенно неразумный вопрос.

Генко уверенно, словно не каннуси, а она была главой храма, направилась в сторону дома Ооты. Одна из мико, увидев Генко, едва заметно улыбнулась, поклонилась и поспешила скрыться с глаз, вероятно, чтобы подготовить чайный набор. Йосинори обдумывал увиденное. Вероятно, Генко в храме знали и уважали все служители Инари.

– Оота-сан, вы упоминали, что родились не в деревне, верно? – спросил Йосинори, когда догнал медленно идущего каннуси.

– Все правильно, – кивнул Оота и с интересом посмотрел на оммёдзи.

– Мико тоже никак не связаны с Сиракавой?

– А ты быстро уловил суть. – В голосе Генко слышалась улыбка.

– Вы уже поняли?

– В тот вечер, когда мы узнали, что на мальчишке проклятие, – кивнула она и поднялась по ступенькам на энгаву. – Люди злопамятны, любят хранить свои обиды, будто самое большое сокровище. Потому я никогда и не обращала внимания на то, что их ненависть ко мне копится и хранится слишком уж долго. Но увиденное тобой в Тетсуе помогло мне понять, что все не так просто, как кажется на первый взгляд. Пожалуй, я задолжала тебе благодарность.

– Не стоит, – отмахнулся Йосинори. Он накрепко запомнил уроки Нобуо-сенсея, который повторял, что часто высшие силы возвращают долги так, что это оборачивается не благословением, а проклятием. Да и сам не раз видел, как благодарность ёкаев оборачивается злом: вместо умеренных дождей для хорошего урожая – затопленные поля, вместо живности в лесах – стаи диких зверей, а вместо тепла зимой – сгоревшие дома.

– Лучше не отказывайтесь, – посоветовал Оота, снимая обувь. Генко аккуратно придерживала старика под руки, и это никак не вязалось с обликом гордой и дерзкой кицунэ. – Генко-сама никогда не обманывает.

Йосинори не смог сдержать усмешку. Генко вскинула брови в немом вопросе, а Оота осуждающе покачал головой.

– Я не хотел никого оскорбить, – виновато склонил голову Йосинори, коря себя за порыв.

– От привычек и заученных знаний сложно избавиться, так что не думай об этом. Но от моей благодарности не отмахивайся. Ты можешь попросить что угодно, я не смогу отказать. Благодаря Инари-ками-сама я не могу обманывать и обязана выполнять все свои обещания, – спокойно произнесла Генко и помогла Ооте разместиться за столиком.

Йосинори сел напротив, а кицунэ вернулась к двери, в которую как раз аккуратно стучала та самая мико, которую они встретили по дороге.

– Томоко-чан, как твоя нога? – тихо спросила Генко. Вряд ли бы их услышали, но слух оммёдзи был на порядок острее человеческого.

– Спасибо, Генко-сама, уже лучше. Травы, которые вы передали, помогли, и воспаление прошло, – в голосе мико звучала благодарность.

– Не танцуй в следующий раз в новой обуви, лучше возьми старую. Инари-сама будет больше рада видеть тебя здоровой, а не нарядной. Да и я тоже.

Мико с улыбкой поклонилась, передала Генко принесенный чайный набор и, практически бесшумно закрыв сёдзи, покинула их.

Генко вернулась к столу и с грацией императрицы села между Оотой и Йосинори. Она сама принялась готовить чай, и в доме повисла тишина. Она могла бы стать приятной, если бы не напряжение, что проникло в тела и мысли всех присутствующих. Наслаждение чаем подарило им короткую передышку, которая позволила собраться с мыслями.

– Сколько точно ками пропало? – первой нарушила молчание Генко.

– Двенадцать, – ответил Оота, поставив пиалу на стол, и сложил морщинистые руки на коленях. – Последний пропал на прошлой неделе.

– Я ощутил семерых, но слышал о девяти, – нахмурился Йосинори.

Оота вряд ли покидал деревню, чтобы узнать новости от других священнослужителей; сомнительно, что он вынес бы дорогу даже до ближайшего более-менее крупного города, не говоря уже о столице, куда такие новости стекались быстрее всего. Так что вопрос о его осведомленности так и читался во взгляде оммёдзи.

– Джуничи-кун благословлен одним из семи богов счастья, поэтому его восприятие иного мира особенно сильное, – пояснила Генко и повернулась к старику, плавным движением вращая пиалу с остатками гоисича, чай закрутился в водоворот. – Почему ты не сказал мне?

– Я совершенно забыл, что ваши чувства отрезаны, Генко-сама, – виновато поклонился Оота. – Искренне полагал, что колебания энергии были столь сильными, что кто-то вашего уровня способностей не мог их не ощутить.

Генко непонимающе уставилась на Ооту, а после так глубоко вдохнула воздух, словно собиралась нырнуть под воду. Взгляд ее темных глаз стал столь пугающим и холодным, что Йосинори инстинктивно напрягся, готовый отбить атаку в случае необходимости. Но злилась Генко явно не на них, смотрела она в пустоту, и ки ее разливалась раздраженными волнами.

Кожа Генко стала источать едва заметное серебристое свечение, которое оммёдзи видел еще во время сражения с они, а за спиной неожиданно возник сначала один хвост, а спустя буквально пару мгновений еще восемь. Аккуратные ногти удлинились и заострились, а на голове появилась пара ушей – угольно-черных и настороженно встопорщенных.

Йосинори посмотрел на каннуси, но тот только покачал головой, всем видом показывая, что мешать сейчас ей не стоит. Лисий облик помогал Генко лучше чувствовать окружающий мир. Ки ощущалась в разы сильнее, обтекала лисицу, будто вода, раскрывая все грани сущего. Генко закрыла глаза и едва заметно двигала пальцами, как если бы пыталась сплести какой-то узор или уловить невидимую нить.

Неожиданно это действительно произошло. На короткое мгновение в ее руке появилась нить – тонкая, черная, лоснящаяся и словно пульсирующая. Она отливала алыми вспышками и извивалась, будто живая. Однако стоило Генко попытаться сжать ее крепче – как нить исчезла, словно ее никогда и не было.

Пиала в руках разбилась, залив кимоно чаем, настолько крепко Генко сжала ее.

– Я оказалась не только изгнанной и лишенной возможности следить за внешним миром, так меня еще и привязали к этой местности! – буквально прорычала лиса, совершенно не обращая внимания на то, что осколки впились ей в кожу и теперь уже кровь стекала по руке, а не остатки гоисича. – И я знаю, что тех, кто может это сделать, жалкие единицы!

– Госпожа Генко? – встревоженно позвал ее Оота, переводя взгляд с пылающего яростью лица кицунэ на ее пострадавшую руку.

– Я думала, что это мое желание, что я не хочу покидать эти земли, и даже не предполагала, что это могут быть навязанные кем-то мысли! – Она не слышала каннуси, сосредоточившись на охватившей ее ярости. – Если это сделала Бьякко…

Генко разжала руку, из-за чего осколки пиалы осыпались, а кровь закапала на наряд и пол. В глазах Генко читалась смесь злости и недоверия, а в поджатых губах виднелось упрямство, связанное с нежеланием верить в произошедшее.

Йосинори опустил голову, испытав внезапное смущение, словно вторгся в нечто личное. Он не знал, кто такая Бьякко, но было очевидно, что она важна Генко. И если она действительно привязала кицунэ к Сиракаве, запретив покидать эту местность, то подобное действие и впрямь можно расценивать как предательство.

В доме воцарилось гнетущее молчание. Йосинори наблюдал, как мелкие порезы на руках Генко понемногу затягиваются, но более глубокие не спешили исцеляться, и его посетило странное желание помочь, ускорить ее лечение, чтобы хоть немного облегчить состояние Генко и избавить ее от страданий. Но отчего-то сейчас, в присутствии Ооты, это казалось неуместным и неприемлемым, так что Йосинори остался на своем месте, ожидая, к чему приведет эта беседа.

Тишина не продлилась долго. Генко довольно быстро пришла в себя, небрежно отряхнула руки, избавляясь от оставшихся осколков, и села настолько ровно, что казалось, будто к ее спине привязали деревянный шест. Лицо ее при этом стало пугающе пустым – она явно пыталась скрыть охватившие ее эмоции за маской равнодушия.

– Мои лисы принесут тебе новый чайный набор, Джуничи-кун, – произнесла Генко таким же ровным и раздражающе спокойным голосом.

– Не стоит, моя госпожа, – слегка склонил голову Оота. Казалось, что он просил прощения за то, что своими словами расстроил