Первая, от франкоязычных граждан города, пропорция которых, как мне рассказывали, составляла не менее двух третей, попросила меня оставить Мец в составе Французской империи.

И вторая, от немецкоязычных жителей Меца и густонаселенных германоязычных земель к северу и востоку от города, желала совершенно противоположного.

Если бы не мои договоренности с Пруссией, я бы согласился с первыми. Но, согласно договору, земли Трех Епископств должны быть поделены между новосозданной Республикой Эльзас – Северная Лотарингия и Французской империей. Причем немецкоязычные территории передавались новому государству безо всяких переговоров. Слово свое я привык держать. Значит, придется чем-нибудь поступиться из земель, где германцы в меньшинстве, но где их немало, а из трех епископств только Мец является хотя бы частично немецкоязычным. Так что придется, наверное, все же отдать Мец под гарантии неразмещения там сколь-либо крупного воинского контингента, а Туль и Верден оставить себе. Будем надеяться, что Пруссия не станет особо возражать против такого раздела этих территорий.

Так что, когда один из верденской делегации, поклонившись, спросил о принадлежности городка в будущем, я с чистым сердцем ответил, что их город останется французским. И все было бы хорошо, если бы не ночной визит Дешо в выделенные мне покои в Пренсери, древней княжеской резиденции города.

– Мой император, к вам прибыл некто, отрекомендовавшийся бароном Соломоном де Ротшильдом. Он просит принять его как можно скорее. Якобы у него к вам очень важное дело.

Моим первым желанием было передать ему, что я хочу выспаться – и чтобы этот посланник семейства банкиров-кровопийц подождал встречи со мной до утра. Но, чуть подумав, я кивнул и сказал своему секретарю:

– Мой дорогой[36], пригласите, пожалуйста, барона в комнату для совещаний. Я буду там через десять минут.

19 (7) ноября 1854 года.

Османская империя. Алфатар.

Штабс-капитан Домбровский Николай Максимович, снайпер

В Сарае капитану Ильину поручили взять под свое командование сводный отряд, в который входила его рота. Ею теперь командовал штабс-капитан Волгин. Из роты изъяли часть «эскадренных» бойцов. Теперь в ней было три взвода, каждый из которых состоял из отделения «людей из будущего» и двух отделений «охотников». На всех командных должностях также были люди с эскадры. А еще нам придали четыре пулеметные команды и две минометные, к каждой из которых добавили по «охотнику». «Пусть учатся», – сказал о них Коля Ильин.

Кроме того, в отряд входил взвод тылового обеспечения, резервный взвод, сотня донских казаков, полусотня казаков из Славянского легиона и примерно по сто человек болгарского и греческого ополчения.

Непосредственной нашей целью было занятие селения Алфатар на перекрестке дорог Силистрия Хаджиоглу Пазарлык и Кайнарджи Гази (который болгары именуют Шумен). По последней дороге снабжалась Силистрия, и именно по ней будет отступать, если представится такая возможность, ее гарнизон. Артиллерии нам не дали – по словам Николая, начальство заявило ему, дескать, хватит с вас и минометов с пулеметами. Но, слава богу, кони были у всех, и двигались мы довольно быстро.

До самого Богазкёя наш поход был больше похож на прогулку. Шли мы сначала вдоль Дуная, причем дорогу просматривали беспилотниками. Только раз мы обнаружили засаду башибузуков. Я было обрадовался, приготовил свою винтовку к бою, но куда там… после пары пулеметных очередей те побросали оружие и поспешили сдаться, даром что были «сумасшедшими головами»[37].

Самой же трудной задачей оказалась защита турецких пленных от болгарского и греческого ополчения. Мы и глазом не успели моргнуть, как наши союзнички перерезали глотки четверым. И только стрельба поверх голов греков и болгар заставила их отойти от турок. После этого атаманы наших кровожадных союзников слезно умоляли оставить их при нас, пообещав впредь так себя не вести. Справедливости ради, как сказал, мешая болгарские слова с русскими, Петар Добрев, командующий болгарами:

– Господин офицер, турците са убили много от нашите за последние няколько месяца – у каждого от нас есть к ним смятка[38].

Подумав, капитан Ильин разрешил ему и другим двигаться с нами, но при условии, что больше подобных инцидентов не будет. Кроме того, Ильин потребовал, чтобы болгары перестали собачиться с греками. Уже не раз между ними случались перебранки, а один раз дело закончилось мордобоем. Хорошо еще, что не дошло до применения оружия. И греки, и болгары считали себя хозяевами этих земель, объединяла их только ненависть к туркам и крымским татарам, многие из которых переселились в эти земли после присоединения Крыма к Российской империи. Дай им независимость, боюсь, что погромов не избежать[39]. Похоже, что единственная возможность сохранить мир в будущем – оставить Добруджу, да и не только ее, под российским управлением.

По этой самой причине мы не позволяли местным ополченцам конвоировать пленных. Кроме того, в освобожденных городах мы если и разрешали оставлять гарнизоны, то непременно под командованием русских из резервного взвода и с участием всех местных народов, кроме, естественно, турок. Причем комендантам велели привлекать и турок к патрулированию городов.

С другой стороны, части местного ополчения то и дело вливались в наш отряд. Единственными условиями было наличие коня и клятва беспрекословного подчинения командиру отряда.

Первый относительно крупный турецкий гарнизон попался нам в городе Богазкёй, по-болгарски Чернавода[40]. На подступах к городу нас встретили турецкие парламентеры, которые предложили сдать город в обмен на беспрепятственный выход в направлении Силистрии. Так как смыслом нашего маневра было отсечение Силистрии от дорог на Адрианополь, а также недопущение усиления тамошнего гарнизона, Ильин отказался от предложения и разрешил им вместо этого сдать все оружие, кроме личного холодного оружия офицеров, и уйти в направлении Гази, на что турки радостно согласились.