– Oh, es tut mir weh![16]– завопил Дорфштаттер, спрыгивая с дивана на пол…

Около пяти часов вечера в особняк на Невском проспекте пожаловал еще один гость – адъютант светлейшего князя Потемкина. Денщик нес за ним огромный букет тюльпанов, коробку с марципановыми пирожными и бутылку шампанского. Как настоящий столичный франт, князь Мещерский надел для неофициального визита к даме не форменный офицерский кафтан, а наряд, ныне входящий в большую моду в Санкт-Петербурге и называемый «французским фраком». В отличие от кафтана, он плотно облегал фигуру, застегивался только на три пуговицы сверху и имел узкую спинку, стояче-отложной воротник, скругленные передние полы, фалды длиной ниже колен. Такой дымчато-серый фрак из сукна очень шел молодому кирасиру.

Михаил Мещерский дольше, чем обычно, задержался у зеркала в прихожей. Он поправлял на шее жабо из плиссированной белой кисеи, одергивал короткий дымчато-серый жилет, рукой приглаживал свежеуложенную куаферу – букли в два ряда над ушами, валик волос надо лбом и большой черный бант на затылке, у начала косы. Что скрывать, он всегда хотел привлечь к себе внимание госпожи Аржановой. Было в ней всегда нечто совершенно необъяснимое для него и волнующе-загадочное.

Однако нравиться красивой женщине, играющей в вист с императрицей, – целая наука. Потому он не обольщался. Но сегодня у него появился шанс. По поручению светлейшего секунд-ротмистр привез дворянке Курской губернии приглашение на аудиенцию к царице, назначенную на эту пятницу. Тему будущей беседы ему сообщили. Государыня хотела предложить сотруднице секретной канцелярии «Флоре» вновь поехать в Крым. За «Флорой» – формирование команды, определение даты выезда, маршрута и всех прочих условий работы экспедиции. Цель ее – помощь светлейшему хану Шахин-Гирею в событиях, назревающих сейчас на полуострове.

Мещерский уже говорил с Потемкиным об этом. Губернатор Новороссийской и Азовской губернии не возражал против поездки своего адъютанта в Крым. Тем более, что молодой офицер уже изучил географические, природные, социально-политические особенности края. Но светлейший подчеркнул: последние слово за Аржановой. Теперь она как человек опытный и проверенный будет решать абсолютно все.

Взяв из рук слуги букет цветов, Мещерский наконец вошел в гостиную. Анастасия улыбнулась и сделала шаг навстречу. С поклоном секунд-ротмистр вручил ей цветы, поцеловал руку и собирался сказать комплимент, но тут, к его великому удивлению, в гостиной возник новый персонаж. Это был молодой человек в кафтане горохового цвета, невысокий, худощавый, в очках и с головой, перевязанной корпией. Держался он уверенно и ошарашенному его появлением адъютанту кивнул весьма небрежно.

Как полагается, Аржанова представила гостей друг другу. Про бывшего подданного императора Иосифа II она сообщила, что он – немецкий путешественник – и случайно познакомился с ней в дороге из Берлина в Санкт-Петербург, а рану на голове получил час назад, споткнувшись о ступени крыльца дома архитектора Земцова, не заметив их из-за небывалой метели. Князя Мещерского она назвала своим родственником по отцовской линии, служащим здесь, в Академии наук, в издательском отделе, и прибывшим к ней сегодня исключительно для того, чтобы вместе отметить пятьдесят второй день рождения их обожаемой тети.

Выслушав эту ахинею с каменным выражением лица, оба посетителя обменялись крайне настороженными, недоверчивыми взглядами, но вслух не произнесли ни слова. Аржанова пригласила их к столу, благо ужин уже был сервирован. В дальнейшем светская беседа продолжалась в столовой и напоминала диалог слепого с глухим.

Мещерский с трудом вспоминал немецкие фразы, заученные в раннем детстве. Дорфштаттер, пока владеющий более или менее сносно лишь тремя темами: «Моя семья», «Погода» и «Город» – проявлял чудеса изобретательности в произношении русских слов. Аржанова время от времени приходила им на помощь, хотя особенно и не старалась. Правда, еще существовал французский, на котором все трое изъяснялись вполне свободно, но почему-то сейчас они решили это обстоятельство оставить в секрете.

Иногда Анастасия опасалась, как бы ее гости, не выдержав такого противостояния, не бросились в открытую драку. Из-за нее, из-за неожиданной и непонятной им ситуации, из-за злой метели. Бесспорно, они сразу почувствовали, что оба принадлежат к одной и той же команде. Почти сверстники, почти коллеги, они отлично знали ее законы. Но условия контакта для них заранее определены не были, и теперь им приходилось искать его самим и наугад.

Подобно двум молодым волкам, не уверенным в окончательном выборе волчицы, они, рыча и скаля зубы, словно бы кружили по снежной поляне среди леса, где в центре круга стояла ОНА, и ждали какого-то сигнала. Но волчья служба – долгая, непредсказуемая и случиться в ней может всякое. Никакого сигнала Анастасия давать им не собиралась, а только успокаивала то жестом, то взглядом, то словом.

Это оказалось наилучшим выходом.

В конце вечера она даже смогла отправить их вместе домой. Князь Мещерский, владеющий пароконным экипажем, согласился довезти легкораненого Отто Дорфштаттера до его квартиры на Крюковом канале. В прихожей они долго прощались с Анастасией и выражали надежду на скорое свидание. Затем адъютант светлейшего князя разыграл детский трюк. Он сделал вид, будто забыл перчатки, и от экипажа вернулся в дом. Здесь, с глазу на глаз, молодой кирасир вручил Анастасии записку от императрицы своим комментарием к приглашению. Суть его сводилась к тому, что он, Мещерский, готов сопровождать вдову подполковника в новой экспедиции в Крым и даже почтет за счастье для себя быть с нею рядом в новых испытаниях…

Немецкая принцесса София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская прибыла в Россию в феврале 1744 года, чтобы стать великой княжной Екатериной Алексеевной, женой наследника престола великого князя Петра Федоровича, племянника бездетной императрицы Елисаветы Петровны. Оглядевшись на новом месте, она решила, что прежде всего должна нравиться: а) будущему мужу, юноше престранному; б) императрице, даме очень капризной; в) русскому народу, молчание которого иногда представлялось ей грозовым. К резко континентальному климату огромной северной страны ей тоже пришлось привыкать. Трескучие морозы зимой и изнуряющая жара летом поначалу не очень досаждали немецкой девушке, в июне 1762 года в результате дворцового переворота возведенной на российский престол под именем Екатерины II. Однако с годами, при сильных перепадах атмосферного давления, Екатерину Алексеевну стали мучить головные боли.

Вот и сейчас, стоя у окна в покоях в Зимнем дворце, что находились на среднем этаже над правым малым подъездом, она смотрела на Дворцовую площадь и поневоле прислушивалась к своему внутреннему состоянию. Метель бушевала два дня и намела сугробы высотою в аршин. Теперь, похоже, она стала успокаиваться. Тучи над Санкт-Петербургом быстро таяли. Пульсирующая боль, появившись в затылке, отдавалась в висках и стягивала голову, точно железный обруч. В досаде царица приложила ко лбу влажный носовой платок и вернулась к письменному столу, где лежали ее черновики.