Ветер не ослабевал.

Продрогшая до костей и уставшая, Аржанова пожелала, чтобы за дубовой дверью сейчас действительно очутился ее крымский знакомый во всем своем великолепии – подвижный, как ртуть, маленький, толстенький, в парчовом кафтане с позументами, с черной косичкой на спине, задорно загнутой вверх, и с неподражаемым русским говором: «Стлафстфуйте, Анастасия Петлофна!» Поколебавшись совсем немного, она все-таки открыла дверь.

На звон колокольчика из глубины дома вышел не грек Попандопулос, а настоящий… турок – молодой, горбоносый, с усами, в красной феске и халате до пят. С крайним недоверием воззрился он на посетительницу, одетую в казакин и платок, повязанный по-деревенски, с берестяной корзиной в руках.

– Селям алейкум! – поздоровалась Анастасия.

Турок безмерно удивился, но ответил:

– Алейкум селям.

– Бугунь сувук, – продолжала она. – Мен ушююм. Ичери кирейим де.

– Бу – алтын салону.

– Пек яхшы. Парам вар, – Анастасия достала кошелек и показала ему золотые рубли.

– Буйрун![13]– турок открыл перед ней двери в торговый зал.

Точно прикоснувшись к волшебной лампе Аладдина, Аржанова из северной столицы, продуваемой ледяным ветром, перенеслась в теплые причерноморские края. В комнате жарко пылал очаг, вся ее обстановка была выдержана в восточном стиле. Красно-сине-желтый ковер на полу, низкий шестигранный столик «къона», вдоль одной стены – узкий диван «сет», вдоль второй – застекленные шкафы, наполненные изделиями из золота и серебра. Из этой комнаты широкий дверной проем вел в другую. Там, в легком полумраке, она различила две неясные фигуры. Скрестив ноги по-турецки, на плоских подушках «миндер», положенных на пол, сидели и курили кальян два почтенных рыжебородых мусульманина.

Турок предложил ей снять казакин и подойти к очагу погреться. С трудом действуя одеревеневшими пальцами, Аржанова развязала платок, сняла верхнюю одежду, запорошенную снегом. Теперь приказчик воочию убедился, что перед ним не бедная жительница городского предместья, а молодая красивая госпожа. Атласный чепчик, обшитый брюссельскими кружевами, прикрывал ее волосы, короткий синий сюртучок и юбка с воланами из дорогого тонкого сукна подчеркивали стройную фигуру, три золотых кольца с бриллиантами сверкали на руках. Подобострастно склонился перед нею услужливый сын Востока: «Хош кельдинъиз, сайг мусафир!»[14]

Она повернулась к витринам с товаром, Выбор был огромен. В двух шкафах слева находились всевозможные женские украшения, и от их разнообразия просто рябило в глазах. Три шкафа в центре занимала золотая и серебряная посуда с чеканкой: кофейники, чайники, кувшины, фляги, подносы, шкатулки. Кроме этого, в лавке «Волшебная лампа Аладина» имелось и художественно отделанное оружие, в основном, восточные кинжалы и сабли с гравировкой, резьбой, таушировкой золотом, чернением.

Что-то до боли знакомое заметила Анастасия за стеклом и тотчас указала на это изделие приказчику. Турок, удивившись интересу к оружию, проявленному прекрасной посетительницей, достал нужный предмет и передал ей. В руках у Аржановой оказался турецкий кинжал «бебут», похожий на тот, которым действовал Казы-Гирей, собираясь пытать ее в караван-сарае при деревне Джамчи.

Анастасия вынула клинок из ножен и провела пальцем по его острию, ближе к концу изгибавшемуся наподобие клюва хищной птицы. Она как бы вновь ощутила его холодное прикосновение к своей груди. Ровно и неглубоко тогда рассек ей кожу вражеский кинжал. Кровь немедленно заполнила этот тонкий след и каплями стала падать на грязный глинобитный пол.

Чтобы отогнать видение, молодая женщина резко вложила кинжал обратно в ножны и взвесила оружие на руке. Совпадало почти все: общая длина – 35 см, длина клинка – 23,4 см, ширина его у пяты – 4 см, а также два параллельных дола посередине клинка и маленькие фигурные отверстия у него наверху.

– Сколько стоит? – спросила она по тюркско-татарски.

– Пять рублей серебром, госпожа.

– Ты шутишь со мною. Его цена – не более двух рублей.

– Но клинок – булатный, взгляните еще раз на эту старинную турецкую работу, – приказчик достал клинок снова и показал ей на линии рисунка, еле проступающего на глади металла и характерного именно для булата. – Вещь будет служить вам вечно, враги задрожат от ужаса, когда увидят ее в ваших прелестных ручках.

– Может быть, ты сочиняешь стихи?

– Нет, просто люблю оружие.

– Я тоже его люблю. Три рубля, и ни копейки больше!

Хозяин «Волшебной лампы Аладдина», привлеченный разговором покупательницы с приказчиком, уже спешил в торговый зал с вежливой улыбкой на устах. Следом за ним шел и его гость, с которым хозяин только что курил кальян. Этот человек в черной каракулевой крымско-татарской шапке, в шелковом лиловом кафтане, перепоясанном цветным поясом, увидев Анастасию, вдруг остановился, как вкопанный.

– Анастасия-ханым! – услышала она его удивленный возглас и поспешно обернулась…

Таким образом ей пришлось задержаться в ювелирном магазине на улице Караванной почти на полтора часа. Следуя законам восточного гостеприимства, сначала ее угостили отличным кофе, затем пловом с мясом молодого барашка. Теперь, скрестив ноги по-турецки, она сидела на подушке «миндер» за столиком «къона», где стоял поднос со сладостями и фруктами, и слушала повествование о нынешних делах в Крыму. Вел этот рассказ Темир-ага, недавно прибывший в Санкт-Петербург во главе крымско-татарского посольства.

Темир-ага и Анастасия уже встречались в Крыму. Эта встреча произошла в октябре 1780 года в доме Али-Мехмет-мурзы, мухараса (члена ханского совета – дивана), исполняющего в ханстве обязанности министра иностранных дел.

Темир-ага был рад снова видеть госпожу Аржанову. Он знал, что она состоит в дальнем родстве со светлейшим князем Потемкиным, богата и знатна, что ей во время ее путешествия по полуострову оказывал знаки внимания его повелитель – сам светлейший хан Шахин-Гирей. В ту пору Темир-ага пребывал в должности второго дефтердара, то есть заместителя министра финансов. По просьбе своего сводного брата Али-Мехмет-мурзы он подготовил тогда для русской путешественницы краткий отчет о финансовом положении страны и получил от нее подарок – золотую табакерку с полудрагоценными камнями.

Скитаясь в метель по петербургским дворам и задворкам у реки Фонтанки, Анастасия устала физически. Однако разговор с крымским посланником стоил ей еще больших сил, но только – умственных и душевных. Во-первых, она с трудом понимала речь Темир-аги, поскольку тюркско-татарский язык уже подзабыла, во-вторых, сейчас ей следовало контролировать свое поведение и наблюдать за собеседниками, ведь Аржанова внезапно очутилась среди чужаков, принадлежащих к тому миру, в котором она действовала, как разведчик, и значит, под маской.