– Вэл Риордан нашла тебя?

– Да, звонила. Я не чокнутая.

– Конечно, нет. Мне бы хотелось, чтобы ты посматривала тут – вдруг мальчишка объявится. Один из его дружков признался, что Мики на тебе как бы зациклился.

– На мне? Да ты шутишь.

– Он может где-то около твоего трейлера шнырять.

– Правда?

– Если увидишь его, звякни мне, хорошо? Его родные переживают.

– Хорошо.

– Спасибо. И у соседей своих спроси, когда домой вернутся, ладно?

– Ладно. – Молли поняла, что Тео просто тормозит. Стоит и идиотски на нее лыбится. – Они только переехали. Мы еще толком не познакомились, но я спрошу.

– Спасибо. – Он не двигался с места, словно двенадцатилетний школьник, готовый ринуться к стоящим вдоль стен девчонкам на первом в жизни вечере танцев.

– Мне надо идти, Тео. У меня брокколи в сушилке. – Нет, она хотела сказать, что ей пора мешать рагу или вытаскивать белье из сушки, но не то и другое сразу.

– Ладно. Тогда пока.

Она вбежала в трейлер, захлопнула за собой дверь и навалилась на нее. В окно ей было видно, как трейлер-дракон приоткрыл один глаз и тут же закрыл. Молли могла бы поклясться – он ей подмигивал.

Нудный голос в голове Тео твердил: если ты ни с того ни с сего нашел Чокнутую Тетку привлекательной – крайне привлекательной, – то это верный знак того, что у тебя самого не все дома. С другой стороны, паршиво ему от этого не было. Ему вообще ни от чего не было паршиво – по крайней мере, с той минуты, как он пришел на трейлерную стоянку. Следовало разобраться со взрывом, с пропавшим мальчишкой, со всплеском общей шизанутости в городе – словом, целая навозная куча ответственности, – но паршиво ему вовсе не было. И в ту минуту, когда он стоял перед трейлером Молли, размышлял и ждал, пока отхлынет прилив похоти в его штанах, до него дошло, что не курил траву весь день. Странно. Обычно протянешь столько, не прикладываясь к “Трусишке Питу” – и по всему телу мурашки.

Тео уже подходил к “вольво”, чтобы ехать искать мальчишку дальше, как на поясе зазвонил телефон. Шериф Джон Бёртон даже не поздоровался:

– Найди человеческий телефон.

– Я как раз пытаюсь пропавшего мальчишку найти, – ответил Тео.

– Нормальный телефон, Кроу. Сейчас же. Мой личный номер. Пять минут.

Тео доехал до автомата у салуна “Пена Дна” и сверил время. Когда прошло пятнадцать минут, он набрал номер Бёртона.

– Я сказал – пять минут.

– Так точно. – Тео мысленно ухмыльнулся, несмотря на тон шерифа. Похоже, у Бёртона начиналась истерика.

– Чтобы на ранчо никого не было, Кроу. Пропавшего мальчишки на ранчо нет, ты меня слышишь?

– Обыскивать все окрестные усадьбы – стандартная процедура. У экстренных служб вся местность разбита на квадраты. И нам все квадраты нужно пройти. Я собирался вызывать на подмогу помощников шерифа. Пожарники из добровольной бригады вымотались после ночного взрыва.

– Нет. Никого из моих людей ты вызывать не будешь. Дорожную полицию и Гражданский природоохранный корпус тоже. И никакой авиации. Если на карте нужно поставить галочку, поставь ее сам. На этом участке не должно быть никого, тебе ясно?

– А что если мальчишка действительно на ранчо? Ведь придется прочесывать тысячу акров пастбищ и леса.

– Чушь собачья. Пацан скорее всего прячется в шалаше с подшивкой “Плейбоя”. Его когда последний раз видели – всего каких-то двенадцать часов назад?

– А если нет?

Трубка замолчала. Тео проводил взглядом три новые парочки, меньше чем за минуту покинувшие “Пену Дна”. Новые парочки: в Хвойной Бухте обычно всегда знали, кто с кем ходит, – а эти люди никогда вместе не ходили. Возможно, не слишком необычное явление для двух часов ночи в пятницу, но сегодня была среда, и восьми еще не пробило. Может, сегодня волной блуда не только его окатило. Парочки щупали друг друга, будто хотели покончить с разминкой по пути к машинам.

В трубке ожил Бёртон.

– Я прослежу за тем, чтобы ранчо прочесали, и позвоню тебе, если пацана найдут. Но если его найдешь ты, я должен узнать об этом первым.

– Это всё?

– Найди этого маленького засранца, Кроу. – Бёртон бросил трубку.

Тео сел в “вольво” и направился к своей хижине на границе ранчо. Мики Плоцника искали по меньшей мере двадцать добровольцев. Размах операции позволял ему хотя бы принять душ и переодеться – он пропах дымом насквозь. Когда он выходил из машины, в ворота ранчо медленно вкатился навороченный красный джип. Сидевший в салоне латинос рассмеялся и отдал Тео честь стволом “калашникова”.

Тео отвернулся и двинулся к темной хижине, жалея, что дома его никто не ждет.

Проснувшись Сомик, увидел, что по дому разгуливает заляпанная краской женщина в одних шерстяных носках, за которые заткнуты колонковые кисти, раскрашивая ее икры охрой, белилами и какой-то желтоватой зеленью. Повсюду стояли холсты – на мольбертах, стульях, стойках и подоконниках. И все как один – морские пейзажи. Эстелль переходила от одного холста к другому с палитрой в руке, яростно врисовывая что-то в волны и пляжи.

– Вся вдохновенная проснулась, – сказал Сомик.

Сумерки уже давно спустились – они проспали весь день. Эстелль писала при свете пятидесяти свечей и оранжевого сияния, лившегося из открытой дверцы дровяной печи. К чертям цветопередачу, эти картины следует рассматривать при свете камина.

Эстелль оторвалась от холста и кистью подоткнула грудь:

– Незавершенка. Я знала, что в них чего-то не хватает, когда писала, но до сегодняшнего дня не знала, чего именно.

Сомик подтянул штаны и без рубашки прошелся среди картин. Все волны кишели хвостами и чешуей, зубами и когтями. С холстов сверкали глаза хищника – казалось, ярче свечей, их освещавших.

– Так ты на всех эту старушку пририсовала?

– Это не старушка. Это он.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. – Эстелль снова отвернулась к холсту. – Чувствую.

– Откуда ты знаешь, что оно такое?

– Такое, разве нет? Ведь похоже?

Сомик поскреб щетину на подбородке и задумчиво осмотрел полотно.

– Близко. Но это не мальчик. Это старая тварь, что за нами с Хохотунчиком кинулась, когда мы его маленького выудили.

Эстелль оторвалась от картины и посмотрела на него.

– Тебе сегодня играть надо?

– Немного погодя.

– Кофе будешь?

Он шагнул к ней, взял у нее из рук кисть и палитру и поцеловал в лоб.