А голову потом в суд с собой притащил, да какая им разница. Судья мне полгода впаял – что белого человека побил и все такое. А приставу говорит: “Уведи, мол, этого Сомика.”

С тех пор и прозвали меня Сомиком. Я эту историю больше никому не рассказываю, а имя вот осталось. И с тех пор блюза на мне виснет, да уж теперь ничего не попишешь. К тому времени, как я из каталажки вышел, Ида Мэй уж от горя померла, и друзей в живых у меня ни одного не осталось. С тех пор так по дорогам и мытарюсь.

А эта тварь на пляже – она точно так же ревела. Она, видать, меня ищет.

– Это он, – сказала Эстелль. Просто не знала, что еще тут можно сказать.

– Откуда знаешь?

– Знаю. – Она взяла его за руку. – Жалко, что так с другом твоим вышло.

– Я ж просто хотел на него блюза напустить, чтоб нам с ним пластинок себе записать.

Они немного просто посидели за столом, держась за руки. У Сомика кофе в чашке давно остыл. Эстелль прокручивала историю у себя в голове: ей стало и легче, и страшнее от того, что тени на ее картинах обрели наконец очертания. История Сомика, сколько б фантастической она ни была, почему-то казалась ей знакомой.

– Сомик, а ты читал такую книгу Эрнеста Хемингуэя – “Старик и море”?

– Этот тот мальчонка, что про быков с рыбалками пишет? Я его как-то на Флориде встречал. А что?

– Ты Хемингуэя встречал?

– Ну, да только этот сукин сын мне тоже не поверил. Говорит, рыбу ловить люблю, а тебе не верю. А чего спрашиваешь?

– Да просто так. Если эта тварь людей глотает, как ты думаешь – может, на нее заявить?

– Я людям про это чудище уже пятьдесят лет рассказываю, и мне покуда никто не поверил. Все говорят, что я самый большой врун, которые только в Дельте заводятся. Если б не такая слава, я б себе давно уже большой дом отгрохал и пачку пластинок нарезал. Заяви про такое законникам, так тебя вмиг чокнутой из Хвойной Бухты определят.

– У нас уже одна чокнутая есть.

– Ну а так никого, кроме меня, больше не слопают. А если я этот сейшен залажаю, потому как все решат, что у меня тараканы в голове, то потом просто дальше двину. Понимаешь?

Эстелль взяла чашку Сомика со стола и поставила в раковину.

– Ты лучше собирайся давай – тебе играть пора.

Чтобы отвлечься от дракона по соседству, Молли облачилась в треники и решила прибраться в трейлере. Хватило ее лишь на то, чтобы рассортировать по трем черным пластиковым мешкам остатки мусорного провианта. Она совсем было решилась собрать пылесосом с ковра коллекцию мокричных трупиков, но допустила ошибку – жидкостью для мойки окон протерла телевизор. Видик воспроизводил “Чужеземную Сталь: Месть Кендры”, и когда капельки из пульверизатора достигли экрана, светящиеся точки увеличились в размерах, и вся картинка стала напоминать произведение импрессионистов – какой-нибудь “Воскресный полдень на острове Больших Малюток-Воительниц” Сера.

Молли затормозила дармовую сцену в душе. (В первых пяти минутах всех ее фильмов обязательно присутствовала сцена в душе – несмотря на то, что Кендра жила на планете, почти совершенно лишенной воды. Чтобы покончить с несуразицей, одному молодому режиссеру пришла в голову блестящая мысль – в сцене под душем использовать “антирадиоактивную пену”, и пять часов на Молли из-за камеры дули из пылесоса обмылками взбитого стирального порошка. В конце концов, весь остальной фильм ей пришлось доигрывать в бедуинском бурнусе – такая сыпь выступила у нее по всему телу.)

– Художественный фильм, – говорила Молли, сидя на полу перед телевизором и в пятидесятый раз опрыскивая экран из пуверизатора. – В те дни я могла бы стать парижской фотомоделью.

– Фиг бы что у тебя вышло, – возразил закадровый голос. Он по-прежнему тусовался где-то рядом. – Слишком костлявая. А в те годы любили курочек пожирнее.

– Я не с тобой разговариваю.

– Ты уже истратила полбутылки “виндекса” на свое маленькое путешествие в Париж.

– Это недорого, – ответила Молли. Но все равно встала и взяла с телевизора два полузабытых стакана. Она собиралась отнести их на кухню, когда в дверь позвонили.

Открыла она, зажав стаканы в одной руке. На ступеньках стояли две барышни в платьях, на высоких каблуках и с прическами, зацементированными лаком для волос. Обеим чуть за тридцать, блондинки, с улыбками, выдававшими либо крайнее лицемерие, либо злоупотребление наркотиками. Молли не смогла определить, что именно.

– “Эйвон”? – спросила она.

– Нет, – хихикнув, ответила передняя блондинка. – Меня зовут Мардж Уитфилд, а это – Кэти Маршалл. Мы из “Коалиции за нравственное общество”. Нам бы хотелось поговорить с вами о нашей кампании за введение в средних школах обязательной молитвы. Надеемся, что не очень помешали вам. – Кэти была в розовом, Мардж – в пастельно-голубом.

– А я – Молли Мичон. Я тут просто уборку затеяла. – Молли продемонстрировала стаканы. – Заходите.

Барышни шагнули внутрь и остановились в дверях. Молли понесла стаканы на кухню.

– Знаете, – сказала она, – интересная вещь. Если в один стакан налить диетической кока-колы, а в другой – обычной, и дать им постоять... ой, ну полгода от силы, а потом вернуться и посмотреть, то в том, где обычная кока-кола, растут всякие зеленые штуки, а вот диетическая стоит совсем как новенькая.

Молли вернулась в комнату.

– Вам налить чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, – механическим голосом андроида ответила Мардж. Они с Кэти не отрывали глаз от стоп-кадра мокрой и голой Молли на экране. Молли порхнула мимо и выключила телевизор.

– Извините, это один художественный фильм, в котором я снималась в Париже, когда была моложе. Вы не присядете?

Барышни, сжав колени так, что между ними можно было сокрушить в пыль пару алмазов, уселись рядком на облезлую тахту.

– Мне нравится ваш освежитель воздуха, – вымолвила Кэйт, стараясь выкарабкаться из охватившего ее ужаса. – Такой свежестью веет.

– Спасибо, это “виндекс”.

– Какая милая идея, – высказалась Мардж.

Это хорошо, подумала Молли. Нормальные люди. Если я удержу себя в руках перед такой вот парочкой нормальных людей, то со мной все будет в порядке. Хорошая практика. Она уселась на пол перед ними.

– Так, значит, ваше имя – Мардж? Такое имя теперь встречается редко, разве что в рекламе моющих средств. Ваши родители любили смотреть телевизор?

Мардж хихикнула:

– Это сокращенное Маргарет, разумеется. Меня так назвали в честь бабушки.

Вмешалась Кэти:

– Молли, нас очень беспокоит то, что образование наших детей проходит совершенно без всякого духовного наставления. Наша Коалиция собирает подписи за введение в школах обязательной молитвы.