— Вы? — изумился Садовников, узнав пациентку, которую днем лечил от безумия.

— Пустите меня.

Он ввел ее в дом, видя, как на полу от ее босых ног остаются мокрые следы и тянется дорожка капель.

— Не прогоняйте меня, — произнесла она посиневшими от холода губами. — Там я умру.

— Как вы меня нашли?

— Вы сказали доктору адрес. Бабушкина, четырнадцать.

— Как вы смогли покинуть больницу?

— Не прогоняйте меня. Там я умру.

Садовников кинулся к старому шкафу, извлек поношенную шерстяную блузу, спортивные штаны, теплые носки. Протянул ей мохнатое полотенце.

— Переоденьтесь. Поставлю чай.

И пока кипятил чайник, заваривал душистую смесь цветов и трав, собранных на цветущем лугу, ставил на стол чашку, деревянную баклажку с медом, она переодевалась у него за спиной.

И он не мог избавиться от раздражения, вызванного этим внезапным вторжением.

Одежда, в которую она облачилась, была ей велика. Из рукавов едва выглядывали кончики пальцев. На голове красовался тюрбан из мохнатого полотенца. Она жадно глотала горячий настой, слизывала с ложки мед и продолжала дрожать, не умея согреться.

— Как вас зовут?

— Вера.

— Вера, что скажет доктор Зак, когда увидит, что вас нет?

— Не прогоняйте меня. Я умирала, и вы меня спасли. Без вас я умру.

Ее бил озноб, то ли от холода, то ли от страха, что ее прогонят и недавний кошмар вернется.

— Оставайтесь. Я только сообщу Заку, что вы у меня.

Он вышел в маленькую соседнюю комнату, позвонил Заку.

— Я не понимаю, как она ускользнула из палаты, — сказал Зак. — Я догадался, что она убежала к вам. Теперь с вашим образом у нее связана надежда на избавление от ужасных страданий. Поступайте, как считаете нужным. Я могу прислать машину с санитарами.

— Пусть остается, — ответил Садовников.

Женщина согрелась, перестала дрожать, но выглядела очень бледной и смертельно усталой.

— Ложитесь спать. Вот здесь, — он указал ей на свою кровать, куда принес теплое стеганое одеяло.

Она легла под одеяло, закрыла глаза и сразу уснула. Садовников осмотрел свою комнату, где несколько лет жил совершенно один и куда сегодня поселились два существа. Деревянный Никола с книгой и блестящим мечом. И молодая женщина с красивым лицом, измученным от неописуемого горя.

Садовников взял спальный мешок и лег в соседней комнате на полу. Мысленно накрыл спящую женщину синей волнистой тенью темного дуба, чтобы тот, сберегая ее сон, «вечно зеленея, качался и шумел».

Он проснулся от солнечного луча, упавшего на глаза, и от легких шелестящих шагов за дверью, от которых чуть вздрагивали половицы. И этот шелест босых ног, и луч, в котором переливались пылинки, и слабое дрожание половиц слились в первое, после пробуждения, чувство: он не один, в его доме поселилось незнакомое, слабое, измученное существо, и он не знает, что с этим делать.

Садовников принял душ, испытывая благодарность к воде, которая одела его стеклянным холодным покровом, передавая свои животворные силы. Вошел в комнату и увидел Веру. Она несла к столу синюю чашку, облаченная в его домашнюю блузу, обширные штаны, которые подвернула до колен. Волосы ее были стянуты на затылке тесемкой, которая до этого без дела лежала на верстаке. Она увидела его и замерла на ходу, не завершив шаг, и он видел, как напряглись босые пальцы ее ноги, как задрожали руки, сжимавшие чашку, как тревожно и виновато замерцали ее испуганные глаза, словно она боялась его недовольного окрика. Упрека за то, что без спроса взяла тесемку, без спроса хозяйничает, и своими шагами, звяком посуды разбудила его. И от этих испуганных глаз, от страха, который он ей внушал, Садовникову стало больно. Нарочито бодро и весело он произнес:

— Доброе утро, Вера. Самое время завтракать, — увидел, как облегченно распрямились ее плечи, стопа гибко прижалась к полу, и она поднесла к столу синюю чашку.

— Я без спроса хозяйничаю. Сделала вам яичницу. Больше ничего не нашла.

— Это мой обычный завтрак, — сказал он, усаживаясь за стол. И хотя его утренний завтрак состоял из куска хлеба, на который он намазывал яблочный джем, и чашки цветочного отвара, который придавал ему свежесть и силу, Садовников, нахваливая, ел глазунью. Видел, как тревожно и умоляюще следят за ним ее черные, с фиолетовой искрой глаза.

Она убирала со стола, мыла посуду, пересекала комнату. Исподволь, наблюдая за ней, он заметил плавность и округлость ее движений, будто ее плечи и голова, бедра и ноги вписывались в невидимые окружности, чертили легкие исчезающие круги. Все пространство вокруг нее состояло из гармоничных сфер, и он прислушался, не издают ли эти сферы музыкальных звуков.

— Сейчас я иду на работу. А вы оставайтесь дома. Можете почитать, — он неуверенно кивнул на полку, где приютилось несколько книг. Апокрифические евангелия. Повесть Толстого «Казаки». Сонеты Петрарки и учебник по астрофизике. — Я вернусь не поздно.

— Я пойду с вами, — торопливо сказала она, — не оставляйте меня.

— Но мне нужно работать.

— Я вам не буду мешать.

Она умоляла, ее темные брови на бледном лице болезненно выгнулись, и он чувствовал ее страх, ее беспомощность. Кошмар, который убивал и мучил ее, был рядом. Защитный покров из листвы волнистого дуба, из лунного озерного блеска, из радужной, развешенной по ветвям паутинки, был слишком тонок и хрупок. И она, боясь повторения кошмара, видела в Садовникове единственного спасителя.

— Я не буду мешать, поверьте.

И он смирился, не зная, как станет жить теперь, имея рядом с собой этот постоянный источник боли и страха.

Он преподавал в сиротском приюте рисование, находя всех без исключения учеников одаренными, и видел свою задачу в том, чтобы не мешать их природному дару, а лишь бережно раскрывать его, как тепло и свет помогают раскрыться цветку. Он посмотрел на Веру, которая в его ветхих обносках вызывала сострадание и чувство вины, и сказал:

— Что ж, поедем вместе, — и увидел, как вся она затрепетала благодарностью.

Усадил Веру на заднее сиденье своей старомодной «Волги». Она сжалась в комочек, выглядывая из просторной блузы, как хрупкая чуткая птица. Они ехали с одной окраины на другую, и он свернул к супермаркету, чтобы купить ей платье.

Супермаркет принадлежал олигарху Касимову, который купил обширные строения секретного научного центра, где когда-то работал Садовников. Вывез на свалку испорченное оборудование. Продал японскому миллиардеру недостроенный космоплан. Изменил планировку здания. И там, где когда-то строили гравитационный двигатель, создавали генератор, добывающий энергию прямо из космоса, синтезировали волокна, выдерживающие тяжесть железнодорожного состава, где по обрывкам текста восстанавливали «Голубиную книгу», возрождали умершие языки, разгадывали пророчества Апокалипсиса, — там теперь переливались, как перламутровые пузыри, пластмассовые и стеклянные фасады. Брызгали разноцветными вспышками рекламы. На бесчисленных полках красовались заморские товары, утолявшие прихоти изнеженного, ненасытного тела.