Дёрнулся сесть. Унрулия спиной ко мне, ловит, откуда затихающий вой. Сквозь туман красными лучиками злобные взгляды, упёрлись в наших парней, те далече от чаши бассейна.

– Тревога! Все сюда! – закричал я, на этот раз во весь голос.

Два стремительных тела растянулись в прыжке, одна тварь промазала: жилистый паренёк ловко кувыркнулся перекатом в сторону. Вторая бестия нашла зубами ляжку здоровяка, тот взревел, пудовый кулак впечатался в почти лысый с мерзкими остатками волос череп. Тварь вякнула, разжав зубы, здоровяк бросился наутёк с неожиданной прытью. На пути Эритор застыл в ступоре, в следующий миг дрыгает ногами под мышкой здоровяка.

Жилистый ловко избежал второго прыжка, но не заметил, как со спины подкрался одноглазый вожак. Костлявые ноги щёлкнули коленным суставом, образина сшибла паренька, длинная челюсть сомкнулась на шее пониже затылка. Парень, я так и не узнал имени, закричал и сразу забулькал, дёрнулся схватить за челюсти пальцами, но поздно, руки скользнули вниз – безвольные, вялые. Твари присели на полусогнутых, морды туда, где прячется небо в проклятом тумане, от заунывного воя у меня заныли зубы.

Мы у чаши, щетинимся вилами, одни в тонких руках Унрулии. Я потянул за шкирку Эритора поближе к себе, мальчик мелко дрожит, как сухой лист на ветру. Четверо тварей рвут тело на части, морды в крови, жрут вместе с клочками одежды. Пятая тварь суётся то справа, то слева, её не пускают, самую тощую и дохлую.

– Это хто такие? – прохрипел набольший.

– Похожи на упырей, – ответил я. – Если вспомнить бестиарий из библиотеки Фитца. Там такие монстры!

– Упыри? Что за упыри, откуда взялись?

Пятый упырь отделился, жёлтые буркалы нашли нас, понёсся на четвереньках, виляя, на морде пена.

– Хых!

– Йи-и-а!

Вилы набольшего и Унрулии разом вонзились под рёбра. Упырь прёт как кабан, пал на руки, ноги скребут, обломанные ногти на пальцах ног чертят борозды, сдирают мох до жирной мокрой земли. Багровый огонь в буркалах погас, и упырь осел тощим мешком, обтянутых кожей костей.

Вилы застряли, черенок ходуном в дрожащих руках Унрулии. Здоровяк выдернул одним движением, улыбается смущённо. Охнул, неловко ступив на укушенную ногу. Унрулия решила посмотреть, знаками показывает оголить бедро. Детина взялся толстыми пальцами и послышался треск раздираемой штанины. Эритор вздрогнул и пришёл в чувство.

– Нормально с ногой, – заключила Унрулия, – зубы у них тупые. Странно, точно упыри, Виллейн?

– Не всё ли равно? Люди они, бывшие. Не время болтать, нужен план. Смотрите, уже зыркают глазом. Парень тощий был, земля ему… болото пухом. Лучше бы здоровяка съели! – попытался взбодрить я по-своему. Получилось, здоровяк вскинулся, руки тянутся свернуть мою шею. – Но-но! Побереги силёнки для них!

Унрулия прошипела:

– Виллейн, не время для мелкиндских шуточек! Что делать будем?

– Как что?! – возмутился набольший, глаза дикие. – Ты же колдун, наколдуй, чтоб не стало! Пожги пламенем!

Я сжал губы скептически. Вокруг туман и ни капли магии про запас. Эритор бросает отчаянные взгляды, дрожит в коленях, словно спасение, ухватился за вилы.

– Слушайте внимательно! Туман сейчас сгустится… очень сильно. Не только видеть не сможете, но и слышать и даже осязать будет трудно. Тварям придётся не легче, и нам надо суметь бежать, как можно быстрее, всем вместе. Верёвка найдётся, что-то длинное, держаться? Хватайтесь крепко. Здоровяк, понесёшь меня!

Здоровяк попробовал состроить недовольную гримасу, но крепкий подзатыльник от набольшего выбил глупую мысль.

– Ну, двинули! – скомандовал я, горстью зачерпываю воды из чаши бассейна. Брызнул широкой дугой, капли в полёте шипят белым, взорвались беззвучно во все стороны тугими белыми струями. Оберег холодеет, по краю покрывается льдом.

Набольший с вилами наперевес, следом Унрулия, сунула свои вилы мне, цепляется за пояс набольшего, правой тащит Эритора за руку. Замыкает здоровяк, взвалил меня, как портовый грузчик мешок, и шикает Эритору. Мальчик понял, держится за рубаху парня. Я крепче сжимаю оберег, чую, как остатки магии текут между пальцев.

Мы побежали след в след, вслепую, мягкая почва гасила шаг, пружинил мох. Позади неуверенное завывание, с каждой минутой тише. Я живо представил, как твари бродят в белых потьмах, ноздри жадно раздуты в попытке унюхать сквозь запах вездесущей гнили.

Парень подо мной начал задыхаться минут через пять, через десять еле переставляет ноги.

– Стойте, не могу больше! – прохрипел он, голос неожиданно писклявый, с редкими басовитыми нотками. Лет пятнадцать, совсем мальчишка, года на три старше Эритора.

– Верно говорят, у крестьянина сила в спине, не в ногах. Ладно, привал, – объявил я. Люди попадали прямо на мох, включая моего спасителя. Я ругнулся, заполз на кочку и сижу как жаба. Кончики пальцев ног приятно покалывает, пожалуй, смогу ногой брыкнуть.

– Как дела твои? – бросила вскользь Унрулия, но я вижу – внимательно следит за мной.

– По крайней мере, теперь у меня есть ноги.

У набольшего грудь ходуном, дыхание вылетает со свистом. Посмотрел на меня, недобро так.

– Что за колдун, с упырями справиться не можешь! Из-за тебя Барвен погиб!

– Не бреши! Без меня сидели бы уже в животах, да в разных! – не остался в долгу я.

– Да если б я знал, какой ты маг, тьфу! Ни в жисть не пошёл!

– Благодари за что есть, по-твоему, маги гусями вокруг ходят? Это с нашими-то запретами на колдовство?!

– Лучше с ведьмой связаться, чем с таким магом! Безногий, бессильный!

Унрулия налилась краской, как спелое яблоко.

– Хватит!!! Замолчите! Только оторвались от погони, снова хотите за вилы взяться?!

Крестьянин фыркнул ещё раз, но смолчал. Сказал примирительно:

– Поворачивать надо, не найти нам девчонки. Схарчили её!

– Не схарчили, – ответил я спокойнее, разжав кулак. На ладони отливает медью кольцо, размером на женский пальчик. Добавил мрачно: – Найдём, даже мёртвую.

Туман редеет, плотное облако садится мерзкими маслянистыми каплями на лицо, одежду, лезет липкими пальцами за шиворот. Видать далеко, шагов на пятьсот, только смотреть не на что. Под ногами плотная шуба мха, блюдца луж местами сливаются в слишком широкие, чтобы их обходить, запруды, и приходится с опаской переходить вброд, ноги проваливаются, хорошо, если по колено. Крестьянский набольший и Унрулия вилами меряют глубину, в иные омуты нельзя ступать вовсе. Следом прёт недоросль и я верхом на нём, широкая ладонь держит крепко за голень, слабо чую, как впились пальцы. Все трое пыхтят, по уши в тине, по пояс в ряске. Только легконогий Эритор скачет с кочки на кочку как кузнечик.