«А ведь мы ничего не знаем про Пушкина, – задумчиво говорил Андрей Георгиевич, – мы даже не знаем размер его ботинок!»

Мне на день рождения он передал в подарок книгу с надписью «Пережил Пушкина – переживай Толстого!» Битов сыпал афоризмами направо и налево, но если ты их сразу не запишешь, вспомнить потом было невозможно. Словно ты присоединялся к какой-то инопланетной радиоволне. Музыка позывных тебя восхищала, но повторить ее никто был не в силах.

И научиться у него ничему было нельзя, как нельзя заимствовать органику другого человека. Например, Битов говорил: «Моя главная привычка – это желание лениться. Когда я попал в больницу, врач выделил меня в общей палате, потому что там все мы были больные, но я один лежал на кровати так, чтобы не делать лишних движений». И писателем он стал, как рассказывал, чтобы быть максимально свободным от любых обязательств. А до этого выучился на геолога – тоже чтобы не ходить на службу. И рассказ «Бездельник» он написал об этом. О том, сколько сил забирает у человека суета повседневной жизни. А надо уметь взять и выйти из нее. И закрыть за собой дверь. И станет легче. А если при этом научиться не зависеть от славы, денег и властей, то образуется огромное количество здоровой энергии, которая поможет жить. И творить.

Но ему жить помогала не только эта энергия. Он всегда подчеркивал, что интуитивно в молодости создал правильный фундамент: начал бегать каждый день и помногу, когда это еще не превратилось в мировую моду. И качался в спортивном зале, не зная, кто такие культуристы. А потом он только расточал этот здоровый задел юности.

«Я тренировался, как будто готовился к будущей жизни. Без всякого знания. Вот тогда, когда надо было курить, пьянствовать, заниматься первым сексом или выходить в комсорги, я в это время бегал кроссы, поднимал гири и так делал без перерыва, принимал контрастные души. И так делал пять лет, не пропуская ни одного дня. Это во мне все до сих пор. Я думаю, что после этого я только тратил» (А. Г. Битов).

Однажды Битов ехал в лифте и подумал: «Все со мной было, вот только в лифте не застревал!» И тут же лифт остановился. Мобильных тогда не было. Были, но мало у кого. Не у писателей. Через кнопку «вызов» Андрей Георгиевич договорился с диспетчером, что спасатели приедут побыстрее: он опаздывал на поезд. Спасатели приехали, вытащили его через маленькое окошко в потолке лифта и на своей машине помчали его на вокзал, который, кстати, находился в трех шагах от дома Андрея Георгиевича. Не успели. Битов походил по пустому перрону. Познакомился с местными жителями и загулял с ними. Гулял несколько дней. Вокзальные люди «вернули» его домой на тележке носильщиков и сдали в дрожащие руки жены, которая не знала что думать: муж пропал! Когда Андрей Георгиевич пришел в себя, он заметил, что на руке нет перстня. Собрался и отправился на вокзал. Нашел тамошних обитателей и обратился к ним с речью: «Все было мило, изысканно, спасибо за дивные дни, но перстень где?» И вот изысканные люди объявили поиск пропажи. И нашли. И вернули.

Откуда в нем была такая скрупулезность? Иногда у него дома все перевернуто и, как говорили его друзья, пишущая машинка использовалась вместо пепельницы. А через несколько дней – бах! – и немецкий порядок!

Сейчас читаешь воспоминания и кажется – нет человека, который бы не выпивал с Битовым на его кухне. Невольно думаешь, как он выдержал на себе весь этот поток друзей-родных-знакомых? Но он никогда не пил жадно, рюмку за рюмкой. Андрей Георгиевич накопил некий опыт, когда свою рюмочку он умучивал: бесконечно толок в ней дольку лимона, говорил, спрашивал, снова толок лимончик, интересовался закуской, опять занимался лимоном и потом делал какой-то незаметный глоток. И вместе с тем этот глоток делался постоянно, независимо от того, были в доме гости или он оказывался один. Когда Андрей Георгиевич жил за границей, он однажды зашел к наркологу. Спросил, является ли алкоголиком. «Нет, – сказал нарколог. – Вы не алкоголик». – «А кто же я?» – удивился Битов. «Вы бытовой пьяница». Но этот ответ его не устроил, потому что по-настоящему пьяный период он уже в своей жизни миновал. А теперь он пришел к какой-то лирике, когда в крови должен быть определенный градус, но не более того.

При этом текст должен создаваться абсолютно трезвым человеком.

Это было для Битова абсолютно обязательное условие.

Из-за культа лени Андрей Георгиевич, как ему казалось, максимально оптимизировал свою работу над текстом. Работал без черновиков и правок. Уединялся. Трезвился. И сразу от первой буквы до последней точки писал, скажем, «Пушкинский дом». Но рассказывая, как он работает, Битов, конечно же, многое упрощал. По некоторым косвенным деталям было понятно, что он долго вынашивал идею, а потом тонким чутьем гения искал тот самый космический канал, подсоединившись к которому он сможет принять поток творческой энергии. Принять и максимально раздать ее через текст. В смысле «раздать» он был щедрым человеком. Он раздавал не только энергию и тексты, он раздавал свое время близким и не очень. Председательствовал, участвовал в комиссиях, собраниях, был членом жюри.

А. Битов с «внуком» Сашей

А еще Андрей Георгиевич несколько раз играл в усыновление. Его забавляло, что можно какого-нибудь человека раз – и как бы включить в число своих родственников. Так однажды он объявил, что я могу считать себя его внуком. И с тех пор книги, которые он мне дарил, подписывал не иначе как «дедушка».

А когда у меня появилась идея снять фильм по прозе Битова, он взял и подарил мне рассказ «Автобус» – один из лучших! – чтобы я мог делать с ним все что хочу в творческом плане. Фильм не состоялся, а совместный творческий период с Битовым остался в моем сердце навсегда.

Он, кстати, умел принимать, когда что-то творческое не получалось. Например, должна была выйти одна из его первых книг. Но случилось какое-то партийное заседание, где искали идеологических врагов. Битов с точки зрения идеологии всегда был идеальной мишенью. А он-то уже представлял, как войдет в метро, а там все читают его книгу и улыбаются. Но напечатанный тираж был уничтожен. Через двадцать лет он спустился в метро («Люблю метро! еду и подсчитываю, сколько я заработал!»). Напротив сидела девушка. Читала ту самую уничтоженную два десятилетия назад его книгу в современном издании. И улыбалась. Андрей Георгиевич, рассказывая это, замечал: «В жизни все исполняется. Но не тогда, когда тебе нужно!»

Он жил большую жизнь и многое успел. Крестился только в 45 лет. Много раз пытался, но все не получалось. Резо Габриадзе наконец-то устроил таинство в одном из древних грузинских монастырей. К вере Андрей Георгиевич относился серьезно даже в атеистические времена. Он всегда знал, что вера и вдохновение – явления одного порядка. Поэтому каждое его произведение – о человеке, его душе и Боге.

Дома у А. Битова