– Не знаю, что это может означать, но думаю, вам следует знать, – начал управляющий, задыхаясь от бега.

– Что?

– Девушка по имени Лили сбежала. Конюх дал ей лошадь.

Испуская бессвязные ругательства, Дэвон оттолкнул Кобба и бросился к конюшне.

Маклиф выходил из чулана, где хранилась упряжь, держа в руках порванную уздечку. Он замер, увидев хозяина, бегущего ему навстречу с налитыми кровью глазами. Лицо конюха слилось цветом с его ярко-рыжими волосами, уздечка выскользнула из его пальцев. Он отступил к проходу между стойлами, в конце которого находилась задняя дверь, но больше не успел сделать ни шагу. Дэвон настиг его громадным прыжком и швырнул об дверь стойла. Запертая внутри кобыла испуганно заржала и забила копытами по дощатой перегородке.

– Где она?

– Не знаю!

Дэвон ударил его в зубы. Маклиф упал, но тотчас же вскочил и бросился к дверям. Сделав подсечку, Дэвон заставил его растянуться на земле. Маленький и ловкий конюх снова вскочил и сделал два шага к свободе, но хозяин схватил его за ворот рубахи и потащил назад.

– Где она?

– Она убежала! Испугалась! Сказала, что вы ее убьете!

– Куда?

– Не знаю!

Тыльной стороной руки он ударил Маклифа по лицу; сила удара отбросила маленького шотландца в сторону и заставила пролететь пару футов над усыпанным соломой полом. Не успел он подняться, как Дэвон подхватил и ударил его еще раз. На этот раз Маклиф стукнулся спиной о дверь своей собственной комнатенки и упал внутрь. Дэвон последовал за ним и, навалившись сверху, схватил его за горло.

Маклиф заколотил кулаками по его груди и животу, но Дэвон не ощутил ударов. Кровь стучала у него в ушах, словно его самого душили, ослепленный яростью, он ничего кругом не видел, ни о чем не помнил. Кто-то что-то кричал ему, но слова отдавались у него в ушах бессмысленным воем. Кто-то потянул его за волосы, потом ударил по голове. Скрежеща зубами, он еще сильнее сжал горло конюха. Что-то тяжелое обрушилось ему на затылок, и он рухнул лицом вперед, кипя от гнева, борясь с тошнотой и внезапно навалившейся тьмой, но тут же заставил себя подняться и вновь нашел горло Маклифа немеющими пальцами, когда новый удар, оглушающий и тяжкий, свалил его набок.

Это Кобб навалился на него, всем телом прижимая к земле. Дэвон от души выругался, но сразу замолчал и попытался вырваться, увидев, как Маклиф, задыхаясь и утирая кровь с лица, еле разогнувшись, поднялся на ноги и поплелся к двери. Дэвон сделал отчаянную попытку стряхнуть с себя Кобба, но получил за это коленом в живот. Дыхание пресеклось, и он согнулся пополам.

Немного придя в себя и отдышавшись, Дэвон поднялся на ноги и прислонился к стене. Тошнота вернулась; он дотронулся пальцами до затылка и нащупал что-то влажное и липкое: кровь. Неподалеку на полу валялись вилы.

Кобб лежал на боку, зажав изувеченную руку между колен.

– Извините, – проговорил он, задыхаясь. – Вы бы его убили. Мне пришлось вас остановить.

Волосы управляющего были всклокочены, лицо, там, где его не скрывала густейшая черная борода, пошло красными пятнами.

Дэвон промолчал.

– Я сейчас съезжу в Труро за констеблем.

– Зачем?

Кобб удивленно поднял голову.

– Эта девушка… Ведь это она стреляла в Клея? Она сбежала, значит…

– Оставьте это мне, Кобб. Никому ни слова. Кобб встал. Его грубоватое лицо потемнело от гнева и недоумения. Здоровая рука сжалась в кулак.

– Но ее надо найти!

– Я сам ее найду.

– И наказать!

Жуткая улыбка показалась на мертвенно-бледном, осунувшемся лице Дэвона.

– Не беспокойтесь, Артур, – ответил он – Я ее накажу.

Его голос звучал отрывисто, придавая словам подобие кровавой клятвы.

– Ax вот ты где, Лили. Теперь тебе лучше?

– Да, кузен, гораздо лучше, спасибо. У меня просто вдруг закружилась голова. Думаю, это все от волнения.

– Ну, разумеется. Ты выглядишь просто очаровательно, – добавил Роджер Сомс, обнажая в фальшивой улыбке все свои квадратные зубы Какой лгун! Она выглядела ужасно и отлично что знала, она даже успела сказать об этом вслух своему бледному отражению в зеркале спальни всего пять минут назад. Однако по причинам, которых ей, видимо, так и не суждено понять, ее кузен не менее охотно, чем она сама, готов был закрывать глаза на очевидное и делать вид, что все в порядке. Интересно, какого был мнения обо всем этом Льюис, мельком подумала Лили. По всей видимости, ее нареченный был человеком молчаливым (а с нею особенно), что бы он ни думал о намерении своего папаши их поженить, для нее это навсегда останется неразрешимой загадкой.

– Вы уже знакомы с мистером и миссис Блейни? – осведомился Сомс, представляя ее богато разодетой паре средних лет.

Оба приветствовали ее, пряча за вежливыми улыбками снедавшее их жадное любопытство. Что за странное сборище, повторила про себя Лили не то в третий, не то уже в четвертый раз, улыбаясь в ответ чете Блейни со всем дружелюбием, на какое была способна. На взгляд Лили, гости, собравшиеся на “неофициальный” предсвадебный прием в новом доме кузена Сомса, представляли собой весьма причудливую и любопытную смесь бомонда и провинциальности, а также мирского и церковного. Мистер Блейни, как выяснилось, был банкиром. Зато мистер Маккомас, с которым она познакомилась как раз перед тем, как волна дурноты заставила ее пробормотать какое-то невнятное извинение и скрыться в своей комнате, оказался проповедником, таким же, как Сомс, учеником мистера Уэзли. Были среди гостей и другие проповедники.

Дом Сомса тоже оказался совсем не таким, каким она его себе представляла, когда появилась здесь три недели назад. Новый кирпичный двухэтажный дом в форме буквы L с прекрасным садом, разбитым на заднем дворе, выглядел чрезвычайно величественно и импозантно, ничем не напоминая убогое жилище смиренного священнослужителя, бродячего проповедника, грозящего прихожанам вечным проклятьем за грехи.

Именно в саду, среди цветочных клумб, подстриженных кустов и фруктовых деревьев, был устроен прием накануне свадьбы. И слава Богу, подумала Лили: сегодня вечером она бы не выдержала духоты и тесноты домашней вечеринки, а ведь завтра, после венчания, предстоит еще более грандиозное празднество.

Сам Сомс представлялся еще большей загадкой, чем его “скромная обитель”. Он был священнослужителем, предводителем весьма внушительного “стада” грешников, чьи души старался спасти с поистине невероятным упорством, но Лили не могла себя заставить принять его всерьез. За фасадом показного благолепия из всех щелей выпирала суетность. По мере знакомства со своим кузеном Лили все больше убеждалась в том, что лишь одно ценнейшее качество позволяет ему претендовать на роль духовного наставника: его удивительный голос, поистине неотразимый инструмент, которым он искусно пользовался. Даже при обычном разговоре она поражалась богатству оттенков и необыкновенной выразительности этого голоса. Ей нетрудно было вообразить, как грешники падают на колени, заслышав его громовой клич, а успевшие раскаяться плачут от радости, слушая сладкоречивые описания счастья и покоя, которые ожидают их в Божьем раю.