— Итак, Виктор, последний вопрос, — проговорил Махмуд Аббас. — В поединке ты одержал верх и мог спокойно убить Мустафу. Почему же ты его пожалел?

— Я его не пожалел, — покачал головой Виктор. — Если бы я сломал шею Мустафе, оставшиеся двое затаили бы на меня злобу и рано или поздно нашли способ, как отправить иноверца за борт кормить рыбу. А так, я думаю, мы со временем еще станем друзьями.

— Мудрое решение, — по достоинству оценил ответ полковник. — Можешь идти отдыхать.

— У меня к вам просьба, уважаемый Махмуд, — привстав с кресла, смущенно произнес бывший пленник.

— Слушаю внимательно.

— С одеждой у меня проблемы. — Виктор жестом руки указал на потрепанный камуфляж и босые неги. — В счет аванса нельзя ли чего-то прикупить?

— Думаю, этот вопрос мы решим, — успокоил новоиспеченного телохранителя полковник.

Бесшумно раздвинув ветки старого карагача, Пророк выглянул наружу. До крайних дворов селения Шарой оставалось с полсотни метров. Но это были пятьдесят метров открытого пространства. Если у федералов поблизости «секрет», эти шаги станут последними в жизни.

Луна вышла из-за туч и осветила пространство холодным, бледно-лимонным светом. Таймураз Хадышев так же бесшумно сдвинул ветки кустарника, при таком освещении нечего и думать двигаться с места, все равно что идти белым днем.

Пророк устало опустился на землю и провел рукой по висевшему на груди автомату. Вороненая сталь, покрытая инеем, была стылой и скользкой. «Этому оружию никакой мороз, никакая жара не страшны», — неожиданно подумал Таймураз, действительно, его «Калашников» еще ни разу его не подвел. Иногда ему казалось, что это оружие является частью его самого. Рука скользнула с цевья автомата на живот, где висели подсумки с запасными магазинами и ручными гранатами, охотничий нож и германский самозарядный пистолет «вальтер».

«Если гяуры попытаются меня взять, дорого им будет стоить моя жизнь, — усмехнулся чеченец. Но уже через секунду отбросил эту мысль. — Умереть — много ума не надо, куда труднее заставить умирать русских собак, а самому жить».

Мысль о собаках материализовалась в виде далекого лая, и тут же откликнулись десятки псиных глоток.

«Шайтаново племя», — с ненавистью подумал Пророк о четвероногих друзьях человека. Собаки еще немного побрехали и замолчали, но Таймураз уже знал, что ночью не стоит идти в селение. «Секреты» на подходах, патрули на улицах и, наконец, голосистые собаки — все сейчас было против него. Следовало ждать утра, когда ослабевает внимание дозорных и патрульных, на лай собак никто не обращает внимания, а камуфляж помогает не только скрываться в лесу, но и бесследно раствориться среди федералов.

Усевшись поудобнее под кустом, Пророк поднял воротник бушлата, автомат, сняв с предохранителя, положил под правую руку и, прикрыв глаза, расслабился. Теперь все мысли полевого командира были заняты отрядом.

Он привел с собой два десятка самых опытных и надежных боевиков. Многие из них перед этим походом залечивали в Панкисском ущелье раны, полученные в Чечне, и теперь рвались отомстить своим обидчикам.

Впрочем, их месть была мелочью по сравнению с тем, что предстояло выполнить Пророку. Только поэтому Таймураз раздробил свой отряд на три части, две из которых подставил под пограничников, и даже бросил караван с оружием и провиантом. Но игра стоила того, стократ стоила.

Группу, которую Таймураз привел с собой в Чечню, он расположил в сорока километрах от Шароя. Боевикам пришлось занять законсервированный несколько лет назад горный лагерь и вскрыть несколько тайников. Теперь у них было достаточно продовольствия, оружия и, главное, мин и взрывчатки.

— Вот здесь и здесь, — Пророк очертил пальцем на карте дорог два участка. — Федералы чувствуют себя безопасно, устройте им пару засад.

— Мы им устроим такое, что шайтан позавидует, — пообещал Мирзо, назначенный на это время командиром.

— Особо не увлекайтесь. Как только выпадет снег, прекращайте диверсии и сидите в лагере безвылазно. После того как я выполню свою миссию, присоединюсь к вам. Мы еще выгоним гяуров отсюда, как паршивых собак.

Где-то вдалеке снова залилась лаем одинокая собака, но в этот раз ее не поддержали сородичи.

— Выгоним, как паршивых собак, — открывая тяжелые веки, пробормотал Пророк. Ночь шла на убыль, небосвод из черного стал темно-свинцовым, звезды растворились, и лишь диск луны блекло отражался в небесной пустоте.

Где-то далеко раздался рев тяжелого грузовика, скорее всего армейского. Совсем близко заблеяла коза, призывая хозяев к утренней дойке. Поселок постепенно пробуждался от сна.

Таймураз Хадышев бесшумно поднялся с земли, автомат повесил на правое плечо, придерживая его рукой. Выбравшись из зарослей карагача, он не спеша двинулся через узкую поляну.

До дома его побратима Турпала Садыкова было рукой подать, и главное было сейчас не выдать себя.

Таможенник, пожилой турок с шарообразным животом и лысой головой, долго и придирчиво рассматривал вещи, выложенные из небольшой дорожной сумки. Он по несколько раз переворачивал майки, трусы, нюхал туалетную воду и даже подавил тюбик зубной пасты, лизнув несколько раз ее содержимое. После каждого такого действия он переводил недоверчивый взгляд на прилетевшего из Мадрида пассажира.

Но детина двухметрового роста никоим образом не реагировал ни на действия таможенника, ни на его подозрительные взгляды. В конце концов первым не выдержал блюститель закона, вздохнув, он нажал на одну из клавиш на пульте управления.

Через минуту к его стойке почти бегом проследовали двое таможенников — кинолог с каштановым спаниелем и полицейский с револьвером в полурасстегнутой кобуре. Причем предохранительный клапан был отстегнут, а ладонь копа лежала на рукоятке револьвера.

Пассажир по-прежнему оставался полностью безучастным и с завидным спокойствием отреагировал на появление новых полицейских чинов. С непроницаемым лицом он ожидал окончания церемонии досмотра его багажа.

Кинолог перекинулся десятком слов с таможенником, потом спустил с поводка своего четвероногого друга. Выдрессированное животное сразу же принялось за дело, приблизившись к дорожной сумке, спаниель бесцеремонно сунул свой влажный черный нос внутрь и тотчас отпрянул назад, виновато глядя на хозяина. Затем подошел к пассажиру и обнюхал сперва его обувь, брюки, наконец полы плаща. Потом поджал хвост, отошел в сторону и улегся на бетонный пол, повернувшись спиной к кинологу.

Пришлось таможеннику отпускать подозрительного гостя. Сервант по-прежнему с полным равнодушием к происходящему сложил свои вещи в дорожную сумку и, получив заграничный паспорт, неторопливо зашагал в направлении выхода.

Несмотря на внешнее спокойствие, внутри бывшего боевого пловца все клокотало. Он ругал себя последними словами, понимая, что подозрительность таможенника была вызвана его собственной оплошностью. «Сам, дурак, виноват, ничего умнее не мог придумать, как выправить себе колумбийский паспорт. Крутой мачо, Рикардо Хосе Мария Гонсалес. Не хватает, чтобы это оказались инициалы какого-то барона…»