в годы, последовавшие за окончанием Второй мировой войны, этот статус-кво оказался лишь временным и подверженным противоречивым интерпретациям и претензиям со стороны различных государств. Поэтому идеология Организации Объединенных Наций используется этими разными странами для маскировки и оправдания своих особых интерпретаций и претензий. Все страны выступают как защитники Организации Объединенных Наций и цитируют ее устав в поддержку конкретной политики, которую они проводят. Поскольку эти политики антагонистичны, ссылка на ООН и ее устав становится идеологическим приемом, оправдывающим собственную политику в свете общепринятых принципов и в то же время скрывающим ее истинный характер. Двусмысленность этой идеологии делает ее оружием, с помощью которого можно сбить с толку своих врагов и укрепить своих друзей.

Проблема признания

Видеть сквозь эти идеологические маскировки и улавливать за ними реальные политические силы и явления становится, таким образом, одной из самых важных и самых сложных задач изучающего международную политику. Это важно потому, что без этого правильное определение характера внешней политики, с которой приходится иметь дело, становится невозможным. Признание империалистических тенденций и их особого характера зависит от четкого разграничения между идеологическим притворством, которое обычно полностью отрицает империалистические устремления, и реальными целями проводимой политики. Правильно провести это различие трудно из-за общей сложности выявления истинного смысла любого человеческого действия, помимо того, во что актор верит или притворяется, что это означает. Эта общая проблема усугубляется двумя другими трудностями, свойственными, по крайней мере, в общих чертах, международной политике. Одна из них заключается в том, чтобы отличить хвастовство или блеф, направленные на политику престижа, от идеологической маскировки реального империализма. Другая — обнаружить за идеологией статус-кво или локализованного империализма истинный смысл фактически проводимой политики.

Мы уже имели возможность упомянуть о внешней политике Вильгельма II, которая своим языком и проявлениями производила впечатление откровенно империалистической, хотя на самом деле представляла собой странную смесь империалистических устремлений и невротического бахвальства. И наоборот, истинная империалистическая сущность внешней политики Гитлера и Муссолини не была общепризнанной вплоть до тридцатых годов. Ее выдавали за блеф и бахвальство, рассчитанные на хмельное потребление. Определить истинный характер внешней политики через ее либеральную или нечестивую идеологическую маскировку становится, однако, особенно трудно, когда в качестве маскировки используются идеологемы статус-кво.

Идеологический элемент в международной политике

Обе страны выражают цели своей внешней политики в почти одинаковых терминах идеологии статус-кво. Источниками этих общих идеологий являются Тегеранская, Ялтинская и Потсдамская декларации, подписанные представителями обеих стран и принятые ими в качестве руководящих принципов их внешней политики. И Советский Союз, и Соединенные Штаты провозгласили, что у них нет территориальных амбиций за пределами удерживаемых ими вражеских территорий; что они хотят видеть повсюду свободные и демократические правительства; что они руководствуются соображениями безопасности и национальной обороны; и что это капиталистический или коммунистический империализм другой стороны, против которого они вынуждены, несмотря на свои собственные желания, защищаться.

Большинство американцев и большинство россиян, очевидно, убеждены, что эти заявления являются верным выражением истинного характера внешней политики их стран. Однако они не могут быть оба правы, в то время как один или другой или оба могут быть неправы. Ибо может быть так, что Советский Союз неправильно понимает внешнюю политику Соединенных Штатов, или что Соединенные Штаты неправильно понимают внешнюю политику Советского Союза, или что оба неправильно понимают друг друга. Решение этой загадки, от которой вполне может зависеть судьба мира, следует искать не только в характере идеологий, но и в совокупности факторов, определяющих внешнюю политику нации.

Национальная власть

Сущность национальной власти

Мы говорили о «власти нации» или о «национальной власти» так, как будто это понятие самоочевидно и достаточно объясняется тем, что мы говорили о власти вообще… Однако, хотя можно легко понять, что отдельные люди стремятся к власти, как мы можем объяснить стремление к власти в коллективах, называемых нациями? Что такое нация? Что мы имеем в виду, когда приписываем нации стремления и действия?

Нация как таковая, очевидно, не является эмпирической вещью. Нацию как таковую нельзя увидеть. Эмпирически наблюдаемыми могут быть только индивиды, принадлежащие к нации. Помимо того, что человек является членом нации и думает, чувствует и действует в этом качестве, он может принадлежать к церкви, социальному или экономическому классу, политической партии, семье и может думать, чувствовать и действовать в этих качествах. Помимо того, что он является членом всех этих социальных групп, он также является человеком как таковым и думает, чувствует и действует в этом качестве.

Соединенные Штаты — это, очевидно, не власть и не внешняя политика всех людей, принадлежащих к нации под названием Соединенные Штаты Америки. Тот факт, что Соединенные Штаты вышли из Второй мировой войны как самая могущественная нация на земле, не повлиял на власть огромной массы отдельных америкацев. Однако он повлиял на власть всех тех индивидов, которые занимаются внешними делами Соединенных Штатов и представляют Соединенные Штаты на международном уровне.

Нация проводит международную политику как юридическая организация, называемая государством, агенты которого выступают в качестве представителей нации на международной арене. Они выступают от ее имени, заключают договоры, определяют ее цели, выбирают средства для их достижения, пытаются сохранить, увеличить и продемонстрировать ее власть. Это те люди, которые, выступая в качестве представителей своего государства на международной арене, обладают властью и проводят политику своего государства. Именно к ним мы обращаемся, когда говорим в эмпирических терминах о власти и внешней политике нации.

Как же получается, что огромная масса отдельных членов нации, чья индивидуальная власть не подвержена колебаниям национальной власти, идентифицирует себя с властью и внешней политикой своего государства, переживает эту власть и эту политику как свою собственную, причем с эмоциональной интенсивностью, часто превосходящей эмоциональную привязанность к своим индивидуальным стремлениям к власти? Задавая этот вопрос, мы ставим проблему современного национализма. В предшествующие периоды истории коллективность, с властью и стремлением к власти которой идентифицировал