себя индивид, определялась кровными узами, религией или общей преданностью феодалу или князю. В наше время идентификация с властью и политикой нации в значительной степени вытеснила или, во всяком случае, отодвинула на второй план эти старые идентификации. Как можно объяснить этот феномен современного национализма?

Из обсуждения идеологий международной политики мы узнали, что в сознании индивида стремление к власти над другими несет на себе клеймо аморальности. В то время как это моральное обесценивание имеет один из своих корней в желании потенциальной жертвы власти других защитить свою свободу от этой угрозы, другой корень проистекает из попытки общества в целом подавить и удержать в рамках индивидуальные стремления к власти. Общество создало сеть правил поведения и институциональных устройств для контроля над индивидуальными стремлениями к власти. Эти правила и устройства либо направляют индивидуальные стремления к власти в русло, где они не могут угрожать обществу, либо вообще их подавляют или устраняют.

Вследствие этого большинство людей не могут удовлетворить свое стремление к власти в рамках одного национального сообщества. В рамках этого сообщества лишь относительно небольшая группа постоянно обладает властью над большим количеством людей, не подвергаясь при этом значительным ограничениям со стороны других. Огромная масса населения в гораздо большей степени является объектом власти, чем ее обладатель. Не имея возможности найти полное удовлетворение своему стремлению к власти в пределах национальных границ, люди проецируют эти неудовлетворенные стремления на международную арену. Когда гражданин Соединенных Штатов думает о могуществе своей страны, он испытывает тот же самый восторг, который, должно быть, испытывал гражданин Рима, когда, отождествляя себя с Римом и его могуществом и тем самым противопоставляя себя чужеземцу.

Встреча Мао Цзэдуна и Никсона — пример продуманной многовекторной политики Китая той эпохи

Мы, члены самой могущественной нации на земле, нации с самым большим промышленным потенциалом и монополией на атомную бомбу, мы льстим себе и испытываем большую гордость. Как будто мы все, не как отдельные люди, а коллективно, как члены одной нации, владеем и контролируем столь величественную силу. Власть, которой обладают наши представители на международной арене, становится нашей собственной, а разочарования, которые мы испытываем внутри национального сообщества, компенсируются викарным наслаждением силой нации.

Эти психологические тенденции, действующие внутри отдельных членов нации, находят поддержку в правилах поведения и в институтах самого общества. Общество сдерживает стремление к индивидуальной власти в рамках национального сообщества и ставит знак порицания на определенные властные побуждения, направленные на индивидуальное возвеличивание. Но оно поощряет и прославляет тенденции огромной массы населения, разочаровавшейся в своих индивидуальных стремлениях к власти, идентифицировать себя с борьбой нации за власть на международной арене. Власть, замаскированная идеологией и осуществляемая от имени и во имя нации, становится благом, к которому должны стремиться все граждане. Национальные символы, особенно в той части, где они касаются вооруженных сил и отношений с другими нациями, являются инструментами такого отождествления личности с силой нации. Этические нормы общества стремятся сделать эту идентификацию привлекательной, удерживая ее. Таким образом, не случайно определенные группы населения являются либо наиболее воинствующими сторонниками национальных стремлений к власти в международной сфере, либо вообще отказываются иметь с ними что-либо общее. Это группы, которые в первую очередь являются объектом власти других и наиболее основательно лишены уделов для собственных силовых приводов или наиболее неуверенные в обладании той властью, которую они могут иметь внутри национального сообщества. Особенно низшие слои среднего класса, такие как «белые воротнички» и рабочие, а также основная масса трудящихся масс, полностью идентифицируют себя с национальными стремлениями к власти.

Именно здесь следует искать корни современного национализма и объяснение все возрастающей жестокости, с которой в наше время ведется международная политика. Растущая незащищенность личности в западных обществах, особенно в низших слоях, чрезвычайно усилила фрустрацию надындивидуальных властных побуждений. Это, в свою очередь, породило растущее стремление к компенсаторной идентификации с коллективными национальными стремлениями к власти. Этот рост был как количественным, так и качественным.

С точки зрения власти, они меньше теряют и больше выигрывают от националистической внешней политики, чем любая другая группа населения, за исключением военных.

Истоки современного национализма

До начала наполеоновских войн лишь очень небольшие группы населения отождествляли себя с внешней политикой своей нации, внешняя политика была действительно не национальной, а династической политикой, и отождествление происходило с властью и политикой отдельного монарха, а не с властью и политикой коллектива, такого как нация.

С наполеоновских войн начался период национальной внешней политики и войн, то есть идентификации широких масс граждан нации с национальной властью и национальной политикой. Вплоть до Первой мировой войны было сомнительно, в какой степени члены европейских социалистических партий отождествляли себя с властью и политикой своих стран. Однако полное участие в этой войне основной массы трудящихся во всех воюющих странах продемонстрировало идентификацию практически всего населения с властью и политикой своих стран.

Вторая мировая война, однако, привела к определенному регрессу по сравнению с тем максимумом идентификации, который наблюдался в Первой мировой войне. Этот регресс произошел как на вершине, так и в основании социальной пирамиды. С одной стороны, относительно небольшие, но влиятельные группы интеллектуальных, политических и военных лидеров в Великобритании и Франции либо отказывались идентифицировать себя со своими странами, либо даже предпочитали идентифицировать себя с национальным врагом. Лидеры, которые чувствовали себя подобным образом, были не уверены в своих властных позициях, особенно учитывая изначальную политическую и военную слабость своих стран, и казалось, что только враг способен обеспечить им их положение на вершине социальной пирамиды. С другой стороны, французские коммунисты, будучи преданными и Франции, и Советскому Союзу, смогли полностью идентифицировать себя со своей нацией только после того, как нападение Германии на Советский Союз в 1941 году привело к тому, что оба эти союза оказались в игре. Само по себе нападение Германии на Францию не смогло побудить их к активной оппозиции захватчику. Но нападение Германии на Советский Союз сделало Францию и Советский Союз союзниками в общем деле и позволило французским коммунистам противостоять в лице немецких захватчиков Франции общему врагу как Франции, так и Советского Союза. Отождествление французскими коммунистами национальной политики Франции было обусловлено отождествлением этой политики с интересами и политикой России.