Народ восстал в справедливом и ужасном гневе, сбросив своих разжиревших на воровстве повелителей, и обнаружил, что столкнулся с еще более ужасным врагом. Иностранным врагом, чьих властителей тоже нужно уничтожить ради собственной безопасности. И толпа мобилизовалась с яростной преданностью высшей цели. Эта целеустремленность позволила бы им достичь чего угодно – если бы только ее удалось переключить на что-то конструктивное.

Но такой возможности не было. Безумная мысль, но переворот, затеянный Пьером во многом ради того, чтобы снять давление военного бюджета на экономику, превратился в крестовый поход. Он просто хотел использовать текущий кризис, вызванный мантикорской войной, чтобы отвлечь толпу и подавить разногласия, пока не добьется твердого контроля над событиями. Но демагогические выступления Корделии наделили войну своей собственной жизнью. Пятьдесят стандартных лет толпе было наплевать, кого там завоевывают на этой неделе, и внезапно она ощутила, что готова даже отложить повышение БЖП, чтобы выделить достаточно денег на разрушение Мантикоры. Комитет общественного спасения не мог отречься от войны, в противном случае пробужденные им массы уничтожили бы его за отступничество. Теперь единственным выходом, единственным шансом на проведение реформ, о которых когда-то мечтал Пьер, была победа в войне. Только это могло дать правительству моральный авторитет, достаточный для проведения настоящих реформ.

И – пока что по крайней мере – толпа была готова на жертвы. Она была согласна отказаться от удобного и беззаботного образа жизни и служить в армии или даже обучиться профессиям и пойти работать на верфи, чтобы заменить уничтоженные корабли. Может быть, они снова привыкнут работать, и, когда война закончится, образуется достаточно обученных рабочих, чтобы восстановить полуразрушенные инфраструктуры Республики. Случались и более странные вещи, сказал себе Пьер и попытался притвориться, что не хватается за соломинку.

Чтобы все это стало реальностью, надо было выиграть войну, и в обмен на свои жертвы толпа именно этого требовала от Флота – и от Комитета общественного спасения. Экстремизм, лихорадкой охвативший Республику, требовал от ее лидеров доказательств преданности. Поскольку Флот заклеймили ответственностью за убийство президента Гарриса, он должен был доказать, что чего-то стоит, добиваясь побед. Все, кто не оправдывал надежд народа, подвергшегося испытаниям, должны были быть наказаны как за свои преступления, тик и в качестве предупреждения остальным. Поэтому Пьер утвердил практику коллективной ответственности. Все офицеры Флота находились на испытании, и каждый, кто допускал неудачи, знал, что пострадает не только он, но и его семья. Как-то вдруг оказалось, что ведется война на уничтожение, а когда речь идет о том, чтобы победить или погибнуть, пощады не будет ни внешним врагам, ни внутренним.

Это была не та революция, которую хотел Пьер, но получилась у него именно такая. По крайней мере, порожденное им царство террора укрепило Флот, так что толпа, возможно, была в чем-то права. Может, и есть шанс найти простые ответы, если хватает решимости убить при их поиске достаточно людей.

Он потер лицо руками, потом снова включил терминал, чтобы перечитать секретные файлы. Флотская разведка, как и все другие разведывательные органы Республики, слилась с Бюро государственной безопасности. Большинство стратегов Флота после переворота погибли в чистках, но костяк разведки – аналитики, снабжавшие командование материалами, – не только выжил, но и понял, что с ними случится, если не будет результатов. Анализ содержал слишком много уточнений и условий – без сомнения, они пытались прикрыть себя на случай неудачи, – но разведка выдавала на-гора огромное количество сырых материалов. А потом появилась горстка новых стратегов, готовых использовать эти данные. Эти стратеги были амбициозны. Они чувствовали возможности добиться личной власти, скрывавшиеся в едва сдерживаемом хаосе Республики. Слишком многие из них были верны Комитету общественного спасения только потому, что пока боялись предпринимать что-либо самостоятельно. Пьер подозревал, что адмирал Терстон, автор плана, выведенного сейчас на монитор, как раз из таких. Правда, в нынешней ситуации люди вроде Терстона понимали, что их успех – и само выживание – зависит от выживания Комитета.

И еще они знали, что Флоту нужна победа. Он как минимум должен был остановить наступление монти в глубь Народной Республики, но такой вариант был наименее устраивающим всех. Наверняка министерство Корделии смогло бы и оборону превратить в блистательную победу, но успешное нападение было бы куда лучше. А со стратегической точки зрения Флоту Хевена было отчаянно необходимо отвлечь силы мантикорцев с передовой. Линия фронта стабилизовалась, но нельзя было предсказать, останется ли она в таком состоянии… если только стратегов Мантикоры не удастся отвлечь от продолжения наступательных действий.

Цель операций, описанных в файле, который изучал Пьер, состояла именно в таком отвлечении, и, несмотря на усталость, он читал его с растущим интересом. Может сработать, подумал он, и, даже если не выйдет, ничего значительного они не потеряют. У хевенитского флота полно кораблей, которые слишком маломощны для классической стены, но если их правильно использовать, они могут оказать огромное влияние на ход войны.

Он откинулся назад, глядя на терминал, и медленно покивал. Пора использовать эти корабли, и Терстон не только предлагал самый смелый способ, но и обещал наилучшие результаты при победе.

Он снова кивнул и взял электронное перо Им он написал на сканируемом планшете записку в несколько строк; буквы одна за другой возникали на экране:

«Операция «Магнит» и операция «Кинжал» одобрены приказом Роберта С. Пьера, председателя Комитета общественного спасения. Ввести в действие немедленно».

Вся восточная стена собора Харрингтон представляла собой огромный цельный витраж. Лившийся через него утренний свет затопил собор сияющими красками, и Хонор сидела в самом сердце этого великолепия, окруженная вихрем ладана.

Ее захватила удивительная гармония хора, и она закрыла глаза, чтобы насладиться сполна. Хор пел без аккомпанемента, да этим безукоризненно обученным певцам он был и не нужен. Искусственное звучание инструментов, пусть даже прекрасно сделанных, могло лишь отвлечь от этой красоты. Хонор всегда любила музыку, хотя так и не научилась ни на чем играть, а ее пение подданные стерпели бы разве что из вежливости. Классическая грейсонская музыка была основана на стиле Старой Земли, называвшемся кантри-энд-вестерн, и к ней надо было привыкнуть, но у Хонор постепенно вырабатывался вкус. Популярная музыка Грейсона доставляла ей огромное удовольствие, а от религиозной просто захватывало дух.

Хор закончил свою программу. Рядом с Хонор удовлетворенно вздохнул сидевший на специальной подушке Нимиц. За ними стоял Эндрю Лафолле, с непокрытой головой, но все равно – при исполнении, даже здесь. Хонор с усмешкой взглянула влево, где, как и всегда, перед пустой ложей землевладельца стояли на страже двое гвардейцев. Поскольку она сама не принадлежала Церкви Освобожденного Человечества, то должна была сидеть на скамье для гостей даже в соборе Харрингтон, что создало проблему для архитекторов ее поместья.