Я человек двадцати лет, ищу девушку-соседку примерно того же возраста, что и я, должна быть готова убирать квартиру каждый день, должна быть хорошим поваром и готовить каждый день три раза в день на завтрак обед и ужин, я предоставлю продукты, но вы должны сами их забирать или заказывать через интернет, я дам строгое денежное пособие на продукты, опять же должна быть молодой. Поторопитесь, это суперское предложение не будет доступно долго. Много людей в Нью-Йорке. Много людей хотят жить здесь в новой недавно отремонтированной квартире на Бродвее.

Не считая грамматических ошибок и опечаток, этому парню далеко за двадцать, и в объявлении так много тревожных сигналов. Но это была моя последняя надежда, и я была и есть в таком отчаянии, и…

В голову приходит еще одна идея, возможно, более нелепая, чем ответ на объявление в Craigslist но, тем не менее, я решаюсь на нее.

Как я уже сказала, я в отчаянии.

И из-за этого отчаяния через двадцать минут я оказываюсь перед знакомым домом, мой палец завис над дверным звонком.

Это глупо.

Это опрометчиво.

Это безумие.

Но, может быть, это сработает.

15

Нельзя пожать

друг другу руки

со сжатыми кулаками.

Индира Ганди.

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

— Кто-то следил за мной.

Ложь срывается с моих губ с легкостью, мой голос впечатляет гневом, страхом, раздражением и разочарованием. Возможно, это потому, что я действительно чувствую все вышеперечисленное прямо сейчас.

Я злюсь на то, как я провожу свой день вручения дипломов. Все остальные празднуют, а я здесь, пытаюсь обмануть незнакомого человека, чтобы он разрешил мне переехать. А еще я безуспешно пытаюсь убедить себя в том, что это хорошая идея.

Я видела, как месяц назад Люси вошла в это здание без охраны, а Ашер не позволил бы Люси отправиться в опасное место. Она знает его. Место в безопасности. К тому же, Минка, у тебя нет других вариантов. Не будь разборчивой. Нищие не выбирают.

А еще я боюсь, как бездомность отразится на будущем Мины.

Что будет, если социальная служба спросит меня, где я жила после окончания школы?

Что я скажу, чтобы убедить их в том, что Мина не окажется бездомной и под моей опекой?

Привет, меня зовут Минка Рейнольдс. Я была бездомной некоторое время, но не волнуйтесь, ребята. Как только я пересплю с подходящим парнем, мы с Миной найдем дом и будем жить долго и счастливо. Обещаю!

Сомневаюсь, что это будет хорошо воспринято.

А еще меня раздражает моя ситуация. Социальная служба вообще не должна была влезать сюда; мой донор спермы не должен был уходить; донор спермы Мины, кем бы он ни был, не должен был уходить; и никчемная женщина, которая нас родила, тоже не должна была уходить.

И в некоторые дни мне кажется, что я отношусь к категории людей, которые ушли.

В конце концов, мы с Миной не вместе, и это значит, что я ее бросила.

Даже если это не по моей воле.

И наконец, сейчас я разочарована в себе. Вот я стою на ступеньках соседского дома Джона и жду его реакции на мои слова. От того, что он скажет, может зависеть мое будущее, может зависеть будущее Мины.

И все же я не могу не заметить несимпатичное выражение его темно-карих глаз и чувствую себя обессиленной.

Он просто прекрасен.

Он как драгоценная статуя в музее. На которую можно смотреть издалека, но нельзя прикасаться или даже приближаться. И это не потому, что он хрупкий. А потому, что он, во всей своей эстетически совершенной, каменной славе, стоит больше, чем вы можете даже представить себе, не говоря уже о том, чтобы мечтать о том, чтобы сделать это в течение своей жизни.

Так что мне повезло, что я успела произнести эти слова еще до того, как он полностью открыл дверь. Потому что один взгляд на него, одетого только в треники, глубокие впадины его мускулистой груди, обнаженные для моего обозрения, — и я ошеломленно молчу.

Мой мозг решает заменить эту тишину воспоминаниями о его губах, прижавшихся к моей челюсти, его теле, прижатом к моему, и его сбивчивых словах, прошептанных мне на ухо. Я пытаюсь вытеснить воспоминания из головы и сосредоточиться.

Я вдруг чувствую себя уязвимой, ожидая его реакции.

Скажет мне уйти или попросит остаться.

И я не знаю, какой ответ предпочесть.

После минуты застывшего молчания сосед Джона хмурится, нависая над дверным проемом, как непоколебимая глыба, впитывая мои слова. Я бесстрастно наблюдаю, как темнеют его холодные карие глаза и как слегка опускаются обе брови.

То ли от неверия, то ли от растерянности, то ли от шока, я не знаю.

Он как всегда неразборчив. Его выражение лица меняется и двигается, он реагирует на слова и вещи, как обычный человек, но, в отличие от обычного человека, я не могу его прочитать.

Я не знаю, о чем он думает, когда его полные губы складываются в прямую линию.

Я не знаю, о чем он думает, когда проводит большой рукой по своим густым каштановым волосам.

Я не знаю, о чем он думает, когда вздыхает.

И вся эта неопределенность заставляет меня нервничать.

Она заставляет меня сомневаться в моем безумном плане, который я и так уже достаточно угадала.

Я стараюсь лучше изобразить действие, потому что мне нужно быть на высоте, если я собираюсь обмануть этого парня. Он неописуем, с чем я никогда не сталкивалась, и в этот момент он больше всего напоминает мне хранилище.

А хранилище нельзя обмануть, чтобы оно дало тебе свой пароль.

Нельзя обмануть хранилище, чтобы оно позволило тебе остаться в его доме.

— Это твоя вина, — добавляю я, нахмурив брови в раздражении, явно намекая на ту ночь на прошлой неделе.

— Зачем им следить за тобой? — наконец, спрашивает он, и я ненавижу его способность стоять так спокойно посреди своего собственного молчания и моих инсинуаций и обвинений.

— Я не знаю. Я даже не знаю, кто они такие. Но что я точно знаю, так это то, что неделю назад за мной никто не следил. Но кому-то понадобилось выследить меня у дома Джона, в меня стреляли, а теперь за мной следит крупный, неряшливый мужчина. — Я скрещиваю руки. — Звучит знакомо?

Он изучает меня с минуту.

— Это похоже на твою проблему. Что ты хочешь, чтобы я с этим сделал?

Мой мозг словно взрывается от его наглости.

— Серьезно?! Это все, что ты хочешь