Все. Пациент понимает, что его спасение в его же кошельке, в чудном магазинчике металлоконструкций и, конечно же, в руках этого всадника света и гуманизма, этого ангела от медицины.

И тот факт, что во всем просвещенном и гуманном мире истинной медицины давно широко и успешно применяется микрооперация по удалению грыж позвоночника с минимальными разрезами и минимальным по продолжительности послеоперационным периодом, никоим образом не подходил для корпорации, взращенной в последние два десятилетия и гордо именуемой «российская нейрохирургия». Правда, наш главный хирург госпиталя, полковник Войнович (абдоминальный хирург от Бога), говаривал, иронично смотря на очередные устремления нейрохирургов-металлистов: «Друзья мои, да ведь, по сути, мануальный навык в нейрохирургии минимален – по сравнению с теми же операциями на желудке, кишечнике или на диафрагме и трахее. Это раньше нейрохирург должен был хорошо владеть ручной дрелью и кусачками, отлично знать неврологию для постановки правильного диагноза и умело пользоваться отсосом. А сейчас и этого не надо. Дрели стали автоматическими, отсосы заменили на ультразвуковые дезинтеграторы, неврологию они вообще не знают по причине наличия различных томографов… Вы посмотрите, коллеги, чем в основном занимаются большинство из них. Шлепают, по показаниям и без, титановые металлоконструкции на позвоночники по цене платиново-золотых с бриллиантовыми стразами. А в случае смерти несчастного умудряются снять эти металлоконструкции с трупа и вновь продать очередному пациенту. Куда катится мир!»

Но даже Войнович, хирург, поучаствовавший во многих военных операциях и обладающий громадным авторитетом, не пытался что-то изменить. Ибо каждый здравомыслящий человек знал, что посягательство на интересы корпорации нейрохирургов погубит его моментально.

Параллельно просвещенный медицинский мир захватывала новая волна, пришедшая из Соединенных Штатов. И эта волна называлась «Центры лечения боли». Я думаю, что это направление в медицине было рождено в результате компромисса нейрохирургов и анестезиологов, а в последующем присоединившихся к ним онкологов и других специалистов. Суть была в следующем. Часть операций по удалению грыж межпозвонковых дисков не приносила ощутимых результатов, и больные продолжали мучиться со своими проблемами и досаждать оперирующим их врачам, что влекло за собой потери драгоценного времени нейрохирурга, являлось источником постоянного раздражения и, конечно, несло репутационные потери (зачастую послеоперационные осложнения не оплачивались страховыми кассами, то есть нейрохирург продолжал мучиться с пациентом абсолютно бесплатно).

И тут какому-то умному, а может, и гениальному анестезиологу пришла в голову уникальная мысль. Раз нейрохирурги не могут справиться с проблемами послеоперационных болей, значит, причина этих болей не только в самой грыже, а в очаге воспаления в этой зоне (по типу артрита). Эту проблему решила анестезиологическая техника введения обезболивающих и противовоспалительных препаратов в очаг воспаления. А компромисс заключался в следующем: нейрохирурги оперировали пациентов, в случаях продолжающихся болевых синдромов передавали их анестезиологам, при этом первые просили вторых включить работу по проведению блокад в перечень услуг, входящих в страховку. Таким образом, у всех была работа, и никто никому не переходил дорогу. Анестезиологи Соединенных Штатов пошли дальше. Они стали проводить лечебные блокады при любых болевых синдромах, вне зависимости от причин их развития. И конечно же, ведущее значение стало придаваться лечению боли при онкологических заболеваниях.

Волна докатилась и до России, стали открываться первые центры лечения боли. Но так как в России страховая медицина является страховой только по названию, то ни о какой оплате страховыми кассами выполняемых процедур и речи не шло. И вся ценовая нагрузка ложилась на плечи несчастных пациентов.

Ах эта российская страховая медицина! В чем ее отличие от бесплатной, мы очень быстро поняли. Работая в медицине Советского Союза, а затем и в армейской, мы никогда не задумывались о бюджете и норме выделенных средств на одного пациента. Иные были заботы и печали, но только не бюджет.

Я вспоминаю начало восьмидесятых годов, когда заведовал отделением реанимации-анестезиологии в маленьком сибирском шахтерском городке. У меня в отделении было все, что нужно для лечения пациентов. Я регулярно получал сводку с аптечного склада области о наличии препаратов и заказывал все, что необходимо. Понятия дефицита в снабжении отделения не было. У нас было все, все что имелось в арсенале медицины Советского Союза. То же самое было и во время армейской медицинской службы в госпиталях.

Но пришла эра страховой российской медицины. В цивилизованном мире страховая медицина является двигателем прогресса и надежной защитой пациента от медицинского произвола. В цивилизованном мире – но только не в России, которая по уровню развития здравоохранения стоит в мировом рейтинге где-то на 123-м месте. В российской действительности появление страховой медицины означало следующее: постоянная нехватка необходимых медикаментов, препаратов для питания и – самое кощунственное – полное отсутствие химиопрепаратов для борьбы с опухолевыми процессами – и так в каждой специализации. При этом главные врачи, директора институтов и профессора, возглавляющие клиники, твердили нам: «Лечите тем, что есть. И не вздумайте хоть слово сказать о нехватке медикаментов родственникам больных».

Это приравнивалось к преступлению, и врач мог лишиться не только работы, но и получить черный билет негласного запрета на профессию или даже уголовную статью за вымогательство. Вместо эффективных антибиотиков нам выдавали суррогаты из Китая или Индии, подделки псевдофармакологов. Появилась масса ненужных и даже вредных, но зато очень дешевых препаратов. И нам говорили: импортных лекарств нет, но ведь есть прекрасные отечественные, которых даже на Западе еще нет! Как мы прекрасно понимали – их там никогда и не будет.

По поводу новых российских медицинских препаратов, неведомых остальному цивилизованному миру, проводились помпезные конгрессы. Для их рекламы приглашали самых именитых российских профессоров и академиков.

Я никогда не забуду, как на одном из съездов неврологов целая секция была посвящена применению отечественного препарата и как почтенные профессора с жаром доказывали, что применение этого волшебного препарата цвета лимона несет пользу, и не могли сойтись лишь в одном: в каком количестве его капать внутривенно и в какое время, и каждый до вспышек праведного гнева отстаивал правоту своих алгоритмов. Но абсолютно всем, сидящим в зале, было понятно, что энтузиазм этих троих апологетов «желтой воды» питается из одного источника под названием «фирма-производитель», а гонорар должен быть отработан. Всем было немного стыдно и неудобно за этих вроде бы уже во всем успешных профессоров, которые так грубо и некрасиво пели дифирамбы препарату-пустышке. Но самым преступным во всем этом спектакле было то, что этот псевдопрепарат был включен в стандарты лечения различных неврологических заболеваний даже на этапе оказания экстренной медицинской помощи.