сложилось крепких связей. Команда почти всегда новая, и, хотя на последних двух картинах я окружил себя людьми, мне кажется, я недостаточно уделял им внимания.

Еще мне все время кажется, что все хитрые. Все, кроме меня. А выходит, наверное, в итоге, что я самый хитрый из всех.

И если я планирую дальше снимать, мне надо уже сформулировать какой-то язык, а он у меня плавает. Надо определиться с тем, что именно — мой язык. «Сторож» — не мой язык, для меня это слишком эстетично. А «Завод» — слишком жанрово. «Дурак» — слишком рыхло, документально, небрежно. Никак не могу сформулировать до конца.

Еще не могу перестать говорить лозунгами. Это субъективные вещи, которые относятся лично ко мне.

Я почти перестал пытаться делать все сам, я научился доверять людям. Но все равно не упускаю их из-под контроля.

Когда пишешь сценарий, либо соблюдаешь каноны, и у тебя получается шаблонное кино. Либо спекулируешь, провоцируешь и ломаешь шаблон. Я, честно говоря, всегда отталкиваюсь от очень простой вещи. Мне всегда хотелось показать, что все говно и все умрут. При этом все мои герои — приличные люди, которых жалко. Основной задачей моих картин было доказать, что реальность ужасающа. Люди иногда в ней встречаются неплохие, но все же. Реальность такова, что нас сюда привели и нас заставляют здесь мучиться. Не уверен, что получается это сказать.

Есть такое понятие, как «репутация». Я еще какое-то время после «Спящих» оставался в сети. Пытался писать какие-то вещи, может, даже вызывающие. А мне постоянно говорили: «Заткнись! Ты уже продал все, что сделал». Так они же правы... Или сказать им: «Идите к черту. Я как хочу, так и ворочу. Сегодня так, завтра по-другому. Хочу — и голым на улицу выхожу»! Сколько раз я это слышал? «Пошли всех к черту, никого не слушай!» Но если ты ничего не должен обществу, общество ничего не должно тебе! Зачем тогда мы вместе все живем? Давайте жить все по отдельности. Алтай большой. Можем жить на таком расстоянии, что никогда друг друга и не увидим. Когда я это слышу, я думаю, может, и правда я — малыш и не дожил до какой-то зрелости?

Я тут недавно увидел сценариста фильма, за который мне прилетало. В обнимку с кинокритиками, от которых мне прилетало. И подумал: для чего я вообще всю жизнь посыпал голову пеплом? Чтобы эти люди сидели вместе и рассказывали о том, что надо мыслить прогрессивно? Кто за кого? Кто с кем? Я так и не понял. И если каждый за себя, то это не имеет смысла.

Мои фильмы не приносят денег. Мои фильмы финансируются деньгами от Министерства культуры или частными деньгами в ограниченном количестве. Поэтому у меня большая выработка, практически как на сериале, а то и больше. Нет филигранного качества. Поэтому, когда меня спрашивают: «Вы перфекционист?», я отвечаю: «Да вы **ели, что ли?» Как можно быть перфекционистом при пятиминутной выработке в день?

Самый перфекционистский фильм, наверное, «Майор». Там мы снимали на фотоаппарат без света, были предоставлены сами себе. И репетировали долго, и делали все, как хотели. Неделями жили на сосисках и никому ничего не были должны. Но производство так не делается.

Еще люди почему-то говорят, что я деспотичен на площадке. Кто не деспотичен? Про меня так говорят, потому что у людей нет привычки подчиняться. Я знаю одного режиссера, который поносит на площадке всех, просто уничтожает. Но про него никто не говорит, что он деспотичен. На PPM[6] одного из последних проектов со мной не пререкались, наверное, только ассистенты реквизитора. А когда у нас были PPM с продюсером по скайпу, все сидели тихо, как мыши, и грызли стол.

Про кого-то можно, видимо, сказать «он деспотичен», а про кого-то просто — «большой талант». Когда на площадке Михалков, все ходят по струнке, и ты вылетишь из индустрии, если хоть слово скажешь ему поперек. В этом смысле режиссура должна быть деспотична.

При этом я не ухожу из профессии, потому что ничего больше не умею. Надо же зарабатывать на кусок хлеба.

В кино мне нравится то, что из пустоты возникает целый мир. Ты придумываешь реальность — это самое интересное. Это же детское желание — создавать миры, в которых все действует по твоим законам. Что нравится ребенку, когда он рисует картинку, то нравится и режиссеру.

При создании кино я отключаюсь от плохих мыслей. Я мало говорю, я сажусь и начинаю придумывать мир, в котором происходит какое-то событие. И если увидеть его со стороны, можно ощутить смысл проживаемой жизни. И это классно. Когда ты живешь свою жизнь, часто задаешься вопросом: «Зачем все это происходит?» А когда пишешь или придумываешь сюжет, вдруг понимаешь, что в жизни может произойти что-то такое, что наполнит твои поступки и слова смыслом. Это важное ощущение. Создание кино, да и просмотр, в общем-то, напоминают тебе о том, что в жизни существует какая-то осмысленная последовательность.

Это знание помогает и в быту. Когда вдруг наблюдаешь, что цепочка событий твоей собственной жизни, возможно, долгая и непонятная, ведет к чему-то важному и разумному.

Я чувствую себя счастливым, когда мне кажется, что у меня получится быть счастливым. Когда у меня есть ощущение, что я не разрушаю себя, а двигаюсь к хорошему.

Наверное, пора уже оттолкнуться от этих мыслей о вечном, о своем месте в искусстве. Все равно уже не получится на том уровне, на котором хотелось бы. Хочется жить безмятежно. Когда встаешь с утра и у тебя есть набор действий, который выполняешь с удовольствием, с радостью. Когда понимаешь перспективу дня. Счастье — это когда утром хочется на работу, а вечером домой. У меня нечасто такое бывало.

Когда ты делаешь что-то бескомпромиссное, честное и важное с точки зрения пространства, в котором находишься, — это и есть счастье в работе. В работе художника честность — основополагающее условие. Кино, особенно индустриальное, — такая вещь, где компромиссы часто съедают замысел и вообще то, ради чего все задумывается. Не хочется снимать «контенты» или «проекты». Хочется долго, выверенно и с удовольствием работать над тем, что принесет пользу. Под пользой я понимаю развитие пространства вокруг себя самого. Ты привносишь в него какую-то правду, люди ее слышат, понимают, им становится легче жить. Или, по крайней мере, им становится понятнее. Они ощущают тот самый смысл. Вот когда так работаешь, на душе легко.

А дома должны быть тепло и забота.

Человека