Он, похоже, умел излагать свои мысли, этот пенсионер — когда-то союзного значения, а теперь… эх, да что там говорить про это теперь!..

А еще он задумчиво добавил, что если бы сам оказался в положении того стрелка, то наверняка, чтобы избавиться от свидетеля, непременно шлепнул бы и его, старика. Терять-то тому все равно было уже нечего, если он мужчину так хладнокровно расстрелял, а потом и закричавшую женщину. Кстати, в последнем факте Ожерелова потрясло именно то, что в женщину тот стрелял как бы небрежно. Будто убирал из-под ног случайное препятствие. Так, не глядя, просто смахнул назойливую муху со стола и пошел себе дальше.

Наблюдение было неожиданным и оригинальным.

А почему же тогда он все-таки не убрал и Ожерелова? Да, видно, успел разглядеть выпученные от ужаса его глаза и понял, что свидетель из него — никакой. Вот и «помиловал», а так бы… Неизвестно, чем она могла закончиться, эта случайная встреча с киллером…

Долго потом, уже придя домой, размышлял по этому поводу пенсионер и пришел к твердому выводу, что это Бог его помиловал, а не тот киллер. И взгляд у этого очень высокого человека, никак не меньше ста восьмидесяти сантиметров роста, был какой-то безумный. И глаза белые. А нос острый, и скулы тоже скошенные. И даже круглую дыру рта, открытого, словно в беззвучном крике, — все это успел разглядеть Василий Митрофанович, несмотря на тень от козырька шапочки, надвинутой на лоб убийцы, и свое собственное, растерянное и будто бесплотное состояние.

Склонный к рисованию, Евгений Анатольевич, естественно, не мнил себя художником, но самый примитивный рисунок сделать все-таки мог. И он, по рассказу Ожерелова, несколькими штрихами набросал портрет киллера, как тот себе его представлял. Василий Митрофанович сделал несколько замечаний типа: «щеки еще поуже», а лоб, наоборот, «пошире», и «нос острее, ну как у Буратины».

— Ну, в общем, похоже, — подвел он итог.

Климов немедленно уговорил его помочь составить более точный портрет, который пойдет во все службы органов охраны правопорядка, для опознания преступника. Типа «их разыскивает милиция». Ожерелов согласился, но с условием, что его привезут и отвезут потом домой. Один он выходить на улицу теперь побаивался.

А и в самом деле, ну кто будет у нас защищать свидетеля? Это все разговоры, что вроде даже закон такой есть, а как до конкретного дела, все знают, чем нередко кончаются угрозы бандитов. Вот народ и предпочитает молчать, потому что знает: милиции расскажешь, а потом газетчики растрезвонят повсюду и все фамилии назовут — никакой совести, лишь бы сенсацию ухватить за хвост! И как дойдет дело до защиты свидетеля, так никого рядом нету, сам себя, выходит, охраняй!

Еще один факт заставил Климова пересмотреть и концепцию с автоматом. Киллер, по утверждению свидетеля, стрелял с двух рук — одновременно. В этом наверняка была какая-то своя тайна. И, возможно, именно здесь и спрятан ключик к отгадке личности преступника.

— Вы не слышали? — спросил Евгений. — По одним показаниям, убийца сперва окликнул генерала, а только потом открыл огонь.

— Нет, я сразу услышал треск, а что было до того, не знаю, врать не хочу. Но если, говорите, тот сперва позвал генерала, значит, они были знакомы? Только, возможно, раньше, давно. А теперь тот киллер не хотел ошибиться или боялся по ошибке пристрелить другого, я так думаю. Он же с обеих рук стрелял, значит, чтоб уж наверняка. Без этих, как у них там говорят? Вы знаете?

— Без контрольного выстрела?

— Во-во!

— Правильно, а я об этом как-то не подумал, — сознался Климов, прикидывая, где и на каких «перекрестках жизни» могли столкнуться генерал и его будущий убийца.

Возможно, убийца действительно выполнял заказ. Но при этом он мог и не быть профессиональным киллером либо отморозком, несмотря на то что с равнодушным спокойствием убрал и женщину, когда та закричала. В этом-то и могла крыться причина — только в ее крике. А ведь будь он отморозком, наверняка уложил бы на дороге еще и старика-пенсионера, который все-таки успел разглядеть его едва ли не в упор. И свое оружие оставил бы возле трупов, как это делают профессионалы, недвусмысленно подчеркивая, что исполняют исключительно заказ.

«А ведь это ход, — подумал он, — надо будет и его отработать, молодец, Василий Митрофанович…»

Небылицын отыскал мальчишек. Они играли в футбол в соседнем дворе. Не без труда удалось оторвать их от любимого дела.

Подошли ребята, мокрые, запыхавшиеся, поглядывая назад, где уже без них продолжала развиваться футбольная баталия.

Требовалось получить от них уже официальные показания, а для этого Владимир хотел отвезти парней в окружную прокуратуру и там уже поработать. И с показаниями, и с фотороботом преступника. Но его окликнул возбужденный не меньше футболистов Женя Климов и рассказал о своей удаче.

Однако больше всего обоих обрадовал тот факт, что мальчишки без особого труда признали в Женином рисунке образ того стрелка, который, по их мнению, стрелял из автомата от живота. Но с автоматом вопрос был уже ясен, а Небылицын согласился, что, если стрелять с двух стволов одновременно, у постороннего создастся впечатление, будто бьет автоматная очередь. На то же, между прочим, указывали и следы от пуль, которые оказались в разных местах — в стене дома, а также в телах генерала и его жены. А ведь между этими тремя объектами было немалое расстояние. И, что характерно, ни одного следа от пуль не нашли в корпусе джипа. Это указывало на то, что убийца отлично владел своим оружием, стрелял метко. Но именно внезапным изменением направления стрельбы и можно было объяснить такой разброс пуль.

Теперь, когда уже кое-что прояснилось, Климов с Небылицыным посоветовались и решили не усложнять себе жизни: такой свидетель, как Ожерелов, вполне мог заменить собой десяток обычных зевак, которые кое-что слышали и, возможно, что-то даже видели. В данном случае речь шла о мальчиках. Тащить их с собой в прокуратуру, а потом везти обратно, договариваться с родителями, поскольку допрос несовершеннолетних без присутствия их родителей запрещен законом. И проще всего было покончить со всеми формальностями прямо здесь, не откладывая дела в долгий ящик.

Небылицын, пообещав ребятам, что не будет их долго задерживать, отправился с ними к родителям одного из них — Феликса Акопяна, где и повторил те вопросы, которые были заданы юным свидетелям еще в первый день, по горячим следам, записал в протоколах их ответы, дал расписаться и заодно зафиксировал их показания по поводу фоторобота, выполненного следователем Климовым под наблюдением свидетеля Ожерелова.

Больше половины дня ушло, но результат все-таки появился. И хороший результат. Климов был уверен, что и Турецкий, и Грязнов будут довольны их с Владимиром успехами.

А пенсионер Василий Митрофанович Ожерелов был, в свою очередь, польщен, когда его привезли в качестве особо важного свидетеля в межрайонную прокуратуру, а затем он помогал местному художнику создавать максимально правдивый образ киллера. Такой, каким он запомнил его в тот момент, когда на него взглянул убийца и поразил стеклянным, отсутствующим взглядом своих светлых глаз и странным типом лица.