Они улеглись на сено, немного успокоились и, держась за руки, зачарованно уставились на гигантскую паутину между балками.

– Посмотри! – гордо сказала она.

Она обнажила живот, взяла руку Вильяма и приложила к себе.

– Чувствуешь?

Вильям беспрекословно подержал ладонь на теплом пупке, потом убрал ее с суровым видом.

– Нам нужно поговорить, Мандина.

– Да.

– Я не хочу ребенка.

– Ты…

– Я не хочу ребенка.

Она покачала головой в знак отрицания.

– Мужчина и женщина делают ребенка. Это природа.

– Так бывает, когда мужчина и женщина решают пожениться.

– Женись на мне! – воскликнула она вне себя от радости.

– Дослушай меня до конца. Нужно, чтобы мужчина и женщина поженились и создали семью. Я очень тебя люблю, но я не женюсь на тебе.

Кровь отхлынула от лица Мандины, оно посерело. Она смотрела на него, не уверенная, что поняла. Он подбавил в голос ласки, чтобы смягчить жесткость своих слов:

– Я не женюсь на тебе, потому что живу в Париже. Я не женюсь на тебе, потому что я слишком молод. Я не женюсь на тебе, потому что я учусь и буду учиться еще долго. Я не женюсь на тебе, потому что, хоть ты мне и нравишься, ты не из тех женщин, на которых я должен жениться.

В отличие от любой другой девушки, Мандина не стала возражать. Разумеется, она могла бы привести свои доводы, заверить, что прекрасно приживется в Париже, что нельзя быть слишком молодым для любви, что она подождет конца его учебы, но благодаря своим инстинктам, не слишком доверявшим словам, она угадала в Вильяме враждебную крепость, охранявшую мертвое сердце. Вместо того чтобы слушать фразы, она полностью доверилась интуиции, которая раздавливала ее, леденила и угнетала.

Вильям достал конверт с толстой пачкой купюр.

– Возьми, я принес тебе деньги.

– Зачем?

– Я тоже должен участвовать.

– ???

– Я знаю, что все случилось из-за меня. Эти деньги позволят тебе сделать аборт.

Мандина испустила вопль, как животное, которое режут, и рухнула на сено.

Тронутый ее горем, Вильям постарался ее утешить:

– Мандина… Мандина… ну будет тебе.

Он попытался погладить ее руку, плечо, щеку.

Чем ласковее он становился, тем резче она его отталкивала, отвергая и его заботливость, и любое прикосновение.

Целый час он ужом вился, чтобы урезонить ее. Однако слова не оказывали воздействия на Мандину, она верила только тому, что чувствовала. А то, что она чувствовала, приводило ее в полное отчаяние. В конце концов Вильям пал духом, встал, отошел от нее, положил конверт на видное место рядом с соломенным ложем, бросил взгляд на рыдающую девушку, отступил, помедлил на пороге и под ударами холодного ноябрьского ветра, хлеставшего его по щекам, не оборачиваясь, помчался вниз по тропинке, чтобы успеть на поезд, который увезет его в Париж.

* * *

Мужчины кричали, рвали и метали, ругались, спорили, оскорбляли друг друга, выскакивали из комнаты, громко хлопая дверьми, возвращались с ненавидящим взором, обличали, пугались, убегали, спускались вниз, поднимались обратно, снова затевали спор, движимые энергией отчаяния. Паника поглотила их целиком, они забыли о своей сдержанности высокопоставленных руководителей. Похожие на моряков в опасности, вроде тех с «Титаника», кто увидел, как айсберг надвигается и сминает корабль, они чувствовали, что будущее приобретает четкие очертания катастрофы. Совсем скоро, в положенные по закону шесть часов, следователи финансовой инспекции вынырнут из влажного утра, затрезвонят в двери «Гольден-Тур», прочешут все кабинеты, досье, компьютеры, допросят сотрудников, унесут с собой документы, необходимые для детального изучения, потом следствие, потом обвинение. Дальше последует линчевание в прессе, крах компании Гольден, различные сроки для ее руководителей. Для всех десятерых присутствующих наступали последние мгновения в этом зале. Скандал, который неизбежно разразится, замарает их в разной степени: виновные отправятся в тюрьму, другие нарвутся на штрафы, все будут запачканы подозрением, даже непричастные. Ни один из них больше не завоюет доверия.

Зажав телефон в руке, Становски раз за разом запускал одну и ту же последовательность цифр.

– Алло? Алло?

Он бросил мобильник на стол.

– Вот дерьмо! Этот маленький говнюк не отвечает!

Коммерческий директор подошел ближе.

– Ты пытаешься дозвониться Гольдену-младшему?

– Я перепробовал все его номера.

– А как ты хочешь, чтобы он ответил? В самолетах мобильники не ловят.

– Что?

Коммерческий директор уселся напротив Становски и резко заметил:

– А почему его нет, как по-твоему? Едва стало известно об обыске, отец запихнул его в первый же самолет и отправил за границу. В данный момент Гольден-младший летит в те края, где никто его не отыщет.

– Вот дерьмо!

Поль Арну, правая рука Вильяма Гольдена, с отвращением наблюдавший эту сцену, поднялся. Он направился в глубину зала и постучал в дверь шефа и давнишнего друга.

– Заходи.

Понимая, что только один человек мог осмелиться побеспокоить его в такую ночь, Вильям Гольден даже не поднял головы, чтобы удостовериться, кто идет к нему, и кивнул на кресло.

Минуту они помолчали. Потом Вильям осведомился:

– Как они там, нашли выход?

– Больше эмоций, чем мыслей.

– И все-таки?

– Слишком много идей, чтобы нащупать подходящую.

Поль Арну дотронулся до руки друга:

– Почему твоего сына нет среди нас?

Вильям Гольден вздрогнул. Поль Арну продолжал настаивать:

– Я ведь могу задать тебе вопрос, меня ты ни в чем не заподозришь?

Вильям Гольден сглотнул слюну и перевел страдальческий взгляд на потолок с кессонами.

– Он не знает, что я в курсе. И ему неизвестно, что намечается обыск.

– Что?

– Он спит.

Поль Арну оторопел так, что начал запинаться.

– Как? Ты не сообщил ему, что его махинации были раскрыты? Ты не потребовал у него объяснений?

– Он спит.

Поль Арну отдернул руку, будто обжегшись.

– Прошу, Вильям, скажи мне, что тебя не ослепила любовь.

– Ослепила? Ни на секунду. Он задумал эту мерзость и лгал нам в течение трех лет. Нет сомнений, сын предал мое доверие. Должен ли я удивляться? Такого рода преступления вписываются в общий порядок вещей. Сыновья убивают отцов на протяжении тысячелетий.