— Хватит! Полторы нормы.

Когда Зине сдали листки, она удивилась. Пересчитала. Как она была несправедлива к ним!

— Можете, когда захотите! — похвалила. — Знаете. А я верила в вас. Особенно в Толю.

Толя отвел глаза. и вообще весь вечер молчал. Ему было стыдно. Он считал себя обманщиком. Вид у него был какой-то виноватый. Этим вечером он не рассказывал анекдоты.

Как и обещали в начале, на счет словаря. Кто-то может обидеться, посчитав, что эта история дискредитирует словарь, который стал эпохальной вехой — простите за высокопарный стиль! — в развитии русской диалектологии. Ничего подобного! Чтобы попасть на страницы словаря, диалектизм должен быть зафиксирован ни одним человеком, у разных людей и в разных местах. Так что Толины неологизмы туда точно не попали. Можете проверить! Пойдите в ГПНТБ или университетскую библиотеку. А если вы там что-то отыщите, то. Значит, в Толе умер второй Владимир Иванович Даль, потому что он так и не стал диалектологом. Отработал до самой пенсии и на пенсии рядовым сельским учителем.

11

С НОЖОМ НА ПИНОЧЕТА

Одиннадцатого сентября 1973 года в Чили произошел военный переворот. К власти пришла хунта, возглавляемая генералом Пиночетом. При штурме президентского дворца был убит законно избранный президент Сальвадор Альенде Было убито тридцать тысяч чилийцев, десятки тысяч оказались в тюрьмах и концлагерях, тысячи покинули Чили. Многие перебрались в Советский Союз и другие социалистические страны. Советские люди воспринимали это как личную трагедию. Это был наглый и жестокий вызов со стороны оплота западного мира Соединенных Штатов.

Среди тех, кто отнесся к этому очень чувствительно был Женя Тилипенко. Второкурсник. Историк. Такой плотный широкоплечий парнишка. Выше среднего роста. Он исправно ходил на лекции. Даже писал конспекты. Особенно по научному коммунизму. Он не слышал преподавателей, потому что его душа была далеко за морями-океанами, рядом с чилийским народом, чилийскими левыми, которых подвергали издевательствам и пыткам опьяневшие от крови гориллы в военных мундирах. Подошла стипендия. На следующий день Женя не появился на занятиях. Всего второй раз он пропускал занятия. Первый раз, потому что заболел и три дня провалялся в постели.

На следующий день он пришел в советский райком комсомола к первому секретарю. Посетителей не было. Секретарша точила пилкой коготочки. Из хищниц, наверно. Тридцатилетний мужчина сидел за столом и читал документы, спущенные из райкома партии, где в каждом абзаце было «повысить», «активизировать», «улучшить». Ему было скучно. Но не читать было нельзя. Могли спросить о содержании какого-нибудь документа.

Женя в левой руке держал портфель из светло-коричневой кожи, правую он протянул через стол к секретарю. Тот удивленно посмотрел на ладонь, чуть привстал и пожал. Всё-таки это было панибратство. Но и не пожать протянутую руку недемократично. Отрываться от масс нельзя. Еще Ильич что-то нехорошее писал про комчванство. Что именно секретарь уже забыл. И даже забыл название статьи. Но слово «комчванство» впечаталось навеки.

Без приглашения Женя сел за стол, поставил рядом с собой портфель, лязгнул замками и положил на стол что-то длинное завернутое в газету. Всё это он проделал молча. Буднично так сказал:

— Вот!

— Что это? — спросил секретарь.

Женя, не торопясь, развернул газету. Портрет Леонида Ильича покорежился, но был узнаваем. Большой кухонный нож, самый большой, какой только можно было найти в хозяйственных магазинах Новосибирска, скромно блестел не побывавшей еще в деле сталью. Не хватало сантиметров десять, от силы двенадцать, чтобы это изделие можно было смело назвать мечом, оружием былинных русских богатырей, которым они сносили головы налево и направо. Кто к нам с мечом, тот от меча и погибнет.

Первый секретарь райкома комсомола, как зачарованный, смотрел на блестящую сталь кухонного меча. Наверно, в детстве он мечтал стать воином, рыцарем. Но потом ему захотелось залезть под стол, якобы в поисках упавшей скрепки, закрыть глаза и притвориться, что его нет в кабинете. Уехал на совещание в горком партии. Но всё же он решил встретить смертельную опасность с открытым забралом, как и подобает вождю советской молодежи. Павка Корчагин никогда бы не полез под стол. Тогда непременно одну из улиц городка назовут его именем. А на здании райкома партии будет мемориальная доска.

Женя пододвинул меч на середину стола и сказал:

— Вот!

— Да! — согласился секретарь.

— Мне надо в Чили. И ваш долг помочь мне в этом. Все взносы у меня уплачены. Десять копеек за каждый месяц.

— В Чили?

— Да. Я убью Пиночета.

Секретарь подумал, что перед ним пациент психиатрической больницы, который тоже был когда-то секретарем в таежном сибирском селе и читал политинформации на полевых станах. Он закусывал самогон мухоморами и впал в депрессию, потому что местная молодежь была совершенно аполитична и не интересовалась решениями партийных съездов. Если он хочет убить Пиночета, то его жизни и комсомольской деятельности ничего сейчас не угрожает. Напротив, он нужен живым этому меченосцу.

— Я бы тоже зарезал Пиночета, — сказал он.

— Да?

Женя был обрадован. Тогда он должен опередить его. Женя ни с кем не собирался делиться славой.

— Вдвоем давай его зарежем? Только — чур! — я первый. Потом можешь делать с ним, что угодно.

Секретарь согласился. Но потом покачал головой.

— Это невозможно.

— Для советского комсомольца нет ничего невозможного, — гордо сказал Женя. — Вспомните наше славное прошлое! Всегда коммунисты и комсомольцы были в первых рядах.

Меч он убрал в ножны, то есть в портфель. К секретарю вернулся прежний комсомольский задор. Он снова чувствовал себя на своем месте, с которого ведет молодежь к новым свершениям.

— Как вы себе это представляете? У нас нет прямых авиарейсов в Латинскую Америку.

— Так через Кубу. Там же Фидель. Он поможет. Вы не бойтесь! У меня всё продумано.

Секретарь представил, как он будет рассказывать об этом в горкоме ребятам на перекуре. Вот будет смеху! После чего будет легче пережить очередной доклад о политике партии. Некоторые даже подумают, что он все это придумал.

— И как вы думаете добраться до Пиночета? Ведь у него же охрана. Вас даже близко не подпустят к его резиденции.

— Барбудос помогут.

— Резонно! — согласился секретарь. — Барбудос должны помочь. На то они и барбудос. Было бы странно, если бы они не помогли. Какие же это тогда барбудос. Никакие не барбудос!

— В их помощи и содействии я не сомневаюсь.

— Я тоже, — согласился секретарь. — Это самые близкие по духу нам люди. Пламенные революционеры.

— Так что? — спросил Женя.

— С кондачка такие вопросы не решаются. Тут всё нужно обдумать. Тщательно! По каждому пункту. Но я думаю, что вы не по