— А какая вообще у Артакса численность сил? Об этом грек ничего не говорит?

— Войско, говорит, у Артакса великое, — с язвительной усмешкой сказал Макрон. — Убегая, купец видел лишь какую-то его часть. Так что он понятия не имеет — может, их там одна тысяча, а может, все десять. Но говорит, что Артакс во всеуслышание заявил: на помощь ему спешит парфянское войско, и когда оно подойдет, то все, кто в цитадели, и те, кто не присягнет ему на верность, примут смерть.

— А вот это, пожалуй, правда, — согласился по размышлении Катон. — Ведь Лонгин сделал ставку на силу в ту же минуту, как только осознал, что происходит. А потому и парфяне, сомнений нет, ответят тем же. В таком случае, дело лишь за тем, на чью сторону первым делом встанет Пальмира.

— Ты буквально читаешь мои мысли, — кивнул Макрон, сворачивая карту. — Так что давай-ка, не теряя время, поднимать наших лежебок в дорогу.

В непродолжительном времени колонна была уже снова на марше, и люди, проходя вдоль берега озера, лишь с тоской провожали глазами его колеблющийся блеск. Времени им было отведено ровно столько, чтобы наполнить фляги и чуть передохнуть в тени пальм; лишь горстка использовала возможность окунуться в прохладу озера до того, как прогремела команда взнуздывать поклажу и строиться, покидая блаженную тень деревьев. Люд Халкиды какое-то время смотрел колонне вслед, после чего с тревожными мыслями о будущем стал расходиться по домам.

На той стороне озера дорога делала резкий поворот и через полоску орошаемых полей впадала в пустыню. Сердце опускалось при виде унылой бескрайности желтоватого песка и камня с серебристо мерцающей оторочкой жаркого воздуха на горизонте. Колонна шла под косматым полуденным солнцем, постепенно оставляя позади благодатную зелень пальм, указывающих на наличие озера; а вот уже и ее поглотили волны душного, как из печи, воздуха, задувающие, казалось, отовсюду.

Парменион, еще раз глянув напоследок через плечо, угрюмо проворчал Катону:

— До Пальмиры ходу еще дней пять, никак не меньше. Ну да ладно, только бы добраться: эти собаки-изменники заплатят мне за каждый шаг пути.

Каждый день начинался с одного и того же. Едва на горизонте начинало светлеть, как дежурный центурион каждой когорты будил остальных офицеров. Те в свою очередь проходили вдоль спящих в ряд людей с выкриками «Подъем! Становись!», поминутно приостанавливаясь толкнуть ногой того, кто замешкался. Люди, со стонами расправляя холодные затекшие конечности, отряхивали с себя налетевший за ночь песок и поднимались, прилаживали к раздвоенным на концах палкам свои походные сумы; из своего заплечного рациона наспех завтракали вяленым мясом и сухарями, запивая трапезу несколькими глотками воды. Центурионы с оптионами были в курсе насчет скудости ее запасов, а потому тщательно следили за нормой расхода, которую солдаты потребляли из своих фляг.

Как только люди разбирались по своим центуриям, следовала беглая перекличка, и тогда Макрон отдавал приказ приступить к дневному переходу. Воздух под розоватым рассветным небом был пока еще недвижен и прохладен, и когорты ритмично шли, тяжелым хрустом шипованных калиг создавая фон неровному позвякиванию незакрепленного снаряжения и приглушенному разговору. Ранние утренние часы были для марша самыми удобными, и Макрон намеренно держал ритмичный темп, прежде чем пустыню начинала обдавать своим палящим дыханием дневная жара. До этой кампании Катон считал рассвет самым красивым временем суток. Теперь же, когда солнце всходило над горизонтом, заливая равнину исполинскими тенями, становление дня он уже скоро стал воспринимать как источник мучений.

Тени постепенно укорачивались, а свет вызревал в слепящее марево, под которым при ходьбе приходилось щуриться и опускать взгляд.

А зной все наливался, густел. Быстро вытесняя остатки прохладного воздуха, он окутывал уже обе когорты. Теперь и закаленный ветеран, и зеленый рекрут начинали равно ощущать гнетущую тяжесть своего снаряжения, вес вдавленной в плечи поклажи; лица застывали в суровые маски, ноги иноходью выставлялись одна перед другой; при этом изгонялась сама мысль о растянутой впереди протяженности дня. Солнце на небе взбиралось все выше и выше, и отсыревшие от пота плечи под туниками начинало немилосердно щипать и покалывать — ощущение, становящееся невыносимым на протяжении бескрайнего дня.

Когда солнце наконец достигало зенита, Макрон командовал — привал, и люди, с тягостными вздохами и стонами роняя с плеч ношу, валились и отпивали из фляг свою дневную порцию воды. Затем из щитов и плащей они как могли сооружали затенение и отдыхали до ухода полуденной жары, а затем следовал приказ возобновить движение. Поднимаясь на ноги, солдаты снова брали свою поклажу и выстраивались в колонну. Опять звучал приказ, и они на негнущихся от усталости ногах трогались и шли без перерыва весь остаток дня, пока солнце не скрывалось за горизонтом. Лишь с угасанием его света дневной переход заканчивался.

На исходе третьего после выхода из Халкиды дня Катон, выставив караулы, отправился доложиться Макрону. У него на марше отстало еще несколько человек, а три кавалерийских лошади охромели. При обычных обстоятельствах животных бы забили, а мясо распределили на пищу между солдатами. Но при отсутствии походных лагерей Макрон запретил разводить и костры (да и костра-то толком не разведешь из той чахлой разлапистой поросли, что иногда попадалась у тропы), так что животных убили, а трупы — к вящей радости пустынных хищников — бросили сзади на пути.

Макрон стоял не небольшом отлогом холме, невдалеке от своих людей, и сквозь сумерки озирал впереди окрестность. На шаги Катона он обернулся и, изобразив потрескавшимися губами улыбку, помахал рукой:

— Еще два дня, Катон, и это все закончится. Всего два дня.

— Оно и так должно закончиться, — уточнил Катон.

— Верно. Но с положением в Пальмире мы уж как-нибудь совладаем; главное сейчас хотя б добраться дотуда.

Чувствуя измотанность друга, Катон ограничился кивком:

— Конечно. Давай вначале просто доберемся.

Макрон, внимательно посмотрев, рассмеялся взволнованности в голосе Катона:

— Ты прямо как моя мать. Не волнуйся, со мною все в порядке. — Он продолжил оглядывать пустыню. — Я вот думаю: отчего кто-то горит желанием владеть этой землей? Ведь здесь сплошная пустыня.

— Пустыня, — согласился Катон, — но с городом, выгодно расположенным у оазиса на перекрестке торговых путей.

Макрон, поджав губы, медленно кивнул:

— А, ну да. Если рассуждать в этом ключе, то…

Внезапный всплеск гневных криков заставил их обоих обернуться к лагерю. Там вокруг повозки, где наполнялись фляги, скопилась группа людей. Из сумрака на крики выныривали еще люди.

— Песьи отпрыски! Опять что-то неладное, — отреагировал на перебранку Макрон. — Ну-ка, пойдем. А то шум такой, что по всей пустыне слышно.

Спустившись с холма, оба заспешили к повозке.