был сын предводителя похитителей — юноша, немногим старше неё. То, что её посадили на лошадь именно к нему, объяснялось, очевидно, удобством в долгом путешествии: они оба были лёгкими, и животное без труда выдерживало их вес. От плаща юноши исходил густой запах хвои и трав, смешанный с горечью пота, но он не вызывал у Ирис отвращения: это был терпкий запах молодого разгорячённого скачкой тела. Зато ощущение стыда было очень сильным, когда Ирис, поглядывая на смолистые кудри юноши, рассыпавшиеся по его плечам и спине, смущённо краснела, как будто её застали за каким-то запретным грешным занятием. Порою, когда лошадь перепрыгивала через кочки или канавы, Ирис была вынуждена прижиматься к спине юноши, и тогда, даже несмотря на плащ и кольчугу под ним, она ощущала плотные крепкие мышцы, гибкое, тренированное тело.

Девушка испытывала странное чувство: её томило беспокойство перед неизвестностью и вместе с тем она не могла избавиться от смятения, вызванного близостью молодого мужчины. Из этого смятения могло родиться более пылкое чувство, свойственное юности, если бы на его пути не было преграды. Ведь Адальрик (так звали юношу) был на стороне похитителей; к тому же на нём, как на остальных, был зелёный плащ с изображением вепря, а в воспоминаниях Ирис это изображение было связано с днём, когда умерла её мать. И, размышляя об этом, она вдруг поймала себя на мысли, что всё происходящее с ней сейчас не случайно, что и это похищение из монастыря, и путешествие в чужие края посланы ей Судьбой. Для чего? В этом-то ей и предстояло разобраться…

Наконец на поляне, окружённой густым кустарником, полным птичьего щебета и трелей, всадники спешились: было решено сделать привал на ночь.

Адальрик спрыгнул и галантно, как того требовали правила рыцарского этикета, протянул девушке руки и легко, словно она была пёрышком, опустил её на землю. Ирис понимала, что нужно произнести какие-то слова благодарности, но в ответ лишь скромно улыбнулась юноше.

Очевидно, в душе Адальрик был очень рад её компании: ему захотелось поболтать с девушкой; он любил подтрунивать над своими ровесниками, чего не мог себе позволить с рыцарями отца.

— Послушайте, мадемуазель, — насмешливо обратился он к Ирис, — как же всё-таки вас зовут? Ирис — это имя вам дали в монастыре? А как звучит ваше имя по-фризски? Ваше настоящее имя, данное вам при рождении? Или вы не сможете произнести его на ареморском языке?

— Что же вам кажется не настоящим в моём имени? — удивилась девушка. И затем, приняв вызов Адальрика, прибавила: — Да и произнести его намного проще, чем ваше. Или, скажем, Ландоберкт, как зовут того рыцаря, который разводит костёр.

— Адальрик звучит ничуть не труднее, чем Ирис! — возразил юноша. — Повторяйте за мной, и вы убедитесь в этом.

Ирис, с лукавой улыбкой, отрицательно покачала головой.

— Не хотите? — обиделся юноша. Но не отступил и тут же поддел её: — Так знайте же, Адальрик на языке моего народа означает «благородный правитель»! А что вы скажете о своём? Ну, скажите честно, вам известно, что значит ваше имя?

— «Ирис» — так в древности переселенцы с далёких тёплых островов называли радугу. Они навсегда остались в Фризии, очарованные красотой нашего края и радушием его жителей. — Ирис помедлила и, дразнясь, прибавила: — О фризах в Ареморском королевстве знают все, а вот кто вы такие и откуда здесь появились, для меня загадка!

— Мы — из Тревии!

Адальрик ответил ей с такой гордостью, что девушка поначалу даже растерялась. Но допустить, чтобы Адальрик оказался победителем в споре, не хотела. Нужно было немедленно что-то придумать, раззадорить юношу, втянуть его в разговор — вдруг он обмолвится, с какой целью её похитили из монастыря.

— Тревское королевство? — с преувеличенным удивлением вопросила Ирис. — Разве есть такое? Я что-то слыхом о нём не слыхивала! Признайтесь, вы его выдумали!

— Не королевство, — насупился Адальрик, — хотя тревы и хотели бы иметь своего короля. А о тревских воинах вам доводилось слышать? Или я их тоже выдумал?

Доводилось, конечно, доводилось, — призналась Ирис самой себе, радуясь, что сумела выведать хоть что-нибудь о своих похитителях.

О тревских воинах часто пели труверы, забредавшие в Туманные Пределы, когда Ирис была ребёнком, о них рассказывали и те фризы, которые воевали против кочевников под знамёнами Аремора бок о бок с тревами.

Эти воины наводили на всех страх, мало кто отваживался вступить на рыцарских турнирах в единоборство с тревами, огромные копья которых вызывали у соперников ужас. И теперь Ирис спрашивала себя, везут ли её в Тревию или всё же в Аремор, прямиком к королевскому двору? Если маркиз Гундахар всего лишь выполнял приказ короля, то какова же цель этого приказа? Как об этом узнать? Сумеет ли она вывести Адальрика на откровенный разговор?

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

— Одного легендарного тревского воина я уже вижу перед собой, — с улыбкой ответила Ирис, впервые смело глядя Адальрику в лицо.

— Чего не скажешь о вас, мадемуазель, — с неожиданным ехидством в голосе произнёс Адальрик. — Я ведь тоже ожидал увидеть королеву легендарных фризов, а вижу лишь монастырскую послушницу — кроткую невзрачную девчонку. Трудно представить, как бы вы правили суровыми упрямыми фризами!

Он намеренно хотел смутить девушку этим замечанием, но на этот раз не получилось. И он ещё раз убедился, какое непредсказуемое создание дочь фризского вождя. Чёрные жгучие глаза метнули молнии в сторону серых глаз, и Адальрик почувствовал лёгкое волнение в предчувствии новой схватки. Но… о, эти странные женщины! В следующее мгновение Ирис снова выглядела смирной, как овечка. Правда, последнее слово в их игривой беседе всё же осталось за ней:

— Трудно поверить, что доблестным тревам понадобился отряд из двенадцати человек, чтобы справиться с кроткой девчонкой! А как насчёт цепей? Разве они не полагаются похищенным монастырским послушницам?

Адальрик развернул девушку за плечо, собираясь пригласить её к костру, где рыцари готовили ужин.

— Прошу вас, мадемуазель, обойдёмся без цепей, — рассеянно пробормотал он.

Ирис обиженно дёрнула плечом, сбрасывая его руку, и пошла к ели, всем своим видом показывая, что не намерена делить трапезу с похитителями. Так она и просидела в гордом одиночестве, жадно вдыхая запах жареной дичи и при этом стараясь не смотреть в сторону рассевшихся вокруг костра мужчин в доспехах. Даже когда Адальрик подошёл к ней с угощением и кожаным мехом, в котором плескалась вода, Ирис отказалась от еды. Но если с чувством голода она ещё была способна совладать (сказывалась монастырская привычка переносить многодневные посты), то одолеть жажду одной только силой воли оказалось невозможным. Во рту у