— Мне не удалось даже увидеть заключенного…

Прелат, гневно вскинув брови и сжав челюсти, оглядел присутствующих, медленно повернулся к парню и процедил:

— Брат Второго Круга, безусловно, в своем праве не допускать тебя. Я не понимаю, как можно было ошибиться со столь простым поручением, как позвать его на беседу? — Служка открыл рот, не издав ни звука, затем закрыл. Советник же продолжил: — Прочти тридцать молитв на коленях на грубом камне. — Прелат еще раз глянул на свою госпожу и добавил: — Тридцать пять.

Несчастный прислужник молча поклонился и вышел, в этот раз Ганнон постарался получше рассмотреть и запомнить его черты. Прелат заметил Ганнона, удивленно вгляделся в его лицо, затем перевел взгляд на королеву.

— Ваше Величество, я лишь хотел пригласить собрата для обсуждения дела… — начал он.

— Безусловно, — с улыбкой прервала его Избранница и кивнула в сторону юноши. — Позвольте представить: Ганнон, асессор.

— Надеюсь на его скорейший доклад, — проговорил Прелат, не удостоив слугу взглядом.

— Пойдемте же, — нараспев сказала королева, прикоснувшись к белому рукаву советника, — нас, к сожалению, ждут государственные дела.

Услышав, как за спиной закрылась дверь, Ганнон облегченно вздохнул. Он стоял в пустой комнате с каменными стенами. Ненадолго – прежде чем пройти в следующую дверь – юноша позволил себе ощутить теплое чувство покоя и защищенности. Он смог увидеть стену пергаментов из Зала Совета, но они колыхались, как будто от сквозняка, и парень никак не мог остановить их. По спине побежали мурашки, он поежился от холода. Воображаемый ветер не исчез и после того, как Ганнон открыл веки. Его порывы мешали приблизиться к двери, что вела к камерам, глаза начинали слезиться.

Ганнон медленно прошел мимо стола, где остались лежать записи охранников. Весь этаж был спешно освобожден для одного единственного пленника. Асессор открыл дверь и прошел вперед до развилки: влево и вправо уходили коридоры с пустующими камерами, впереди, посередине открытого пространства, он увидел двоих мужчин — надзирателя и священника. В клетке размером рубб на рубб, размещенной в центре допросной, на коленях стоял заключенный. Короткие цепи не давали ему подняться выше. Голый по пояс, с густой нечесаной бородой, он был покрыт синяками и свежими шрамами, скрывающими татуировки. Культист что-то бормотал на незнакомом Ганнону языке и раскачивался из стороны в сторону.

Надзиратель стоял прямо, сложив ладони на груди. На полу рядом с ним были грубо начертаны углем несколько символов. Ганнон попытался приблизиться, но ветер не давал ему сделать шаг. Он осознал, что отчетливо видит, как листы пергамента из его видения летают… летают у него за спиной. Голова закружилась, юноша почувствовал тошноту, но вот заключенный упал на пол и наваждение отступило.

Священник повернулся к вошедшему и смерил его оценивающим взглядом. Сам он был среднего роста, худощавый, одет как мирянин. Коротко стриженные черные волосы, смуглое, желтоватое лицо с несколькими тонкими шрамами и острыми скулами. По осунувшемуся виду мужчины было ясно, что он провел несколько бессонных ночей, но взгляд его бледных зеленых глаз был твердым и живым. Священник коротко кивнул Ганнону и указал на столик, где стояли перо и чернила.

— Раз уж я не могу отделаться от прихвостня Коула, то принесите пользу: запишите наш разговор, — проговорил он низким голосом.

«Прихвостень» оценил обстановку и решил, что спорить неразумно. Он быстро прошел к столу и взял перо.

— Меня зовут Ганнон, а кого записать как дознавателя?

— Тризар, брат Второго Круга, третьей ступени. И можете спрашивать прямо, что вас интересует, а не делать вид, что это нужно для соблюдения формальностей, — процедил сквозь зубы священник.

Пленник застонал и зашевелился, его сотряс утробный кашель.

— Имя нечестивца вас не интересует? — после небольшой паузы спросил Ганнона Тризар. — Не важно, оно нам неизвестно, пока что.

Ганнон, ощутивший ущерб профессиональной гордости, для виду поскрипел пером, записывая дату, ожидая, когда священник продолжит.

— Что ж, кажется, мы можем приступать. — Дознаватель снова повернулся к пленнику. — Именем Ихариона, Солнца и Отца ангелов… — нараспев начал он.

— Братоубийцы и предателя, — тихим, срывающимся голосом вторил ему культист, безуспешно пытаясь подняться.

— …именем Гирвара, хранителя весов жизни и смерти, — Тризар не сбился с ритма.

— Обманщика и вора душ, — эхом отозвался заключенный, который уже смог приподняться на локтях.

— Именем Селаны Луноликой утешающей девы…

— Именем шлюхи, начавшей падение…

— Именем Вортана, Кузнеца мира…

— Раба, сковавшего свои же цепи…

— Именем Гартолы, дарующей прилив…

— Оставившей в беде. — Пленник смог встать на колени.

Дознаватель перевел дыхание, Ганнон скрипел пером по пергаменту, когда он закончил, Тризар продолжил:

— Признаешь ли ты, что поклонялся Баалу-Мортари, полумертвому хозяину Бездны?

— Да, — голос культиста зазвучал громче. — Мерхарион, защитивший Дух Мира от врага, – мой господин.

Дознаватель сжал кулаки, но продолжил ровным тоном:

— Признаешь ли ты, что брал дары Барбатоса, Отца Лжи?

— Нет, я не брал их, но Дарующй Жизнь сбросит цепи Вортана, сметет Гирвара и освободит рабов его.

— Приносил ли ты жертвы Мархокару, Разверстой Пасти?

— Нет, но видел, как те, кто выше меня, кто готов на все ради правой цели, платили последнюю цену. — Культист выпрямился, насколько позволили цепи, и смотрел в глаза дознавателя, тяжело дыша от ярости и гордости. — Они не чета слепцам и трусам, что не видят правды или боятся ее. Око открылось над зеленой горой, ваш мир покроет пепел, и сам Ихарион падет с небес в потоках крови! — прокричал он и, закашлявшись, снова упал на колени.

Ганнон неровными строками записывал речи безумца, горячность которого отчасти передалась и ему — он с трудом выровнял дыхание. Успокоившись, юноша с удивлением посмотрел на пятно в конце текста: он расщепил перо, и чернила медленно расползались по пергаменту.

***

— Что ж, этого должно хватить на сожжение, если не на два, и похороны без отпевания, — заключил дознаватель, размяв шею. Они с Ганноном стояли в той самой комнате, что еще недавно казалась ему безопасной. — Можете передать эти листы кому сочтете нужным, но интересное только впереди.

— Что вы имеете в виду? — юноша разглядывал пальцы, испачканные чернилами.

— Культиста выдали нам его же собратья, — пояснил священник, который отстраненно смотрел мимо собеседника. — Расскажете Коулу, остальное — не для ваших глаз и ушей.

— Если вы