Но сейчас ее не было рядом с ним. Она уже больше не направляла его действия, не следила за ним, не оберегала его… Артур вскрыл конверт. Он разорвал его так яростно, что конверт развалился на две части. Артур достал письмо. Оно было напечатано на машинке, подобной той, что стояла в его офисе, на тонкой бумаге, которую обычно используют для вторых или третьих копий.

Милый Тони, мне кажется, что с нашего последнего разговора по телефону я очень сильно изменилась. Может быть, я стала взрослой. Внезапно, когда ты повесил трубку, я поняла, что ты абсолютно прав. Я больше не могу прятаться и играть в эту отвратительную игру. Я вдруг отчетливо поняла, что должна наконец выбрать между тобой и Роджером. Я бы перезвонила тебе в тот же день, но оказалось, что не знаю твоего номера. Абсурд, правда? Я только знаю, что фамилия твоего хозяина похожа на название то ли реки, то ли моря. Тони, я сделала свой выбор. Я наконец выбрала тебя, полностью и окончательно. Навсегда ли? Очень на это надеюсь. Ты же знаешь, что я уже один раз давала обещание любить вечно, поэтому я очень боюсь теперь делать такие многозначительные и далеко идущие обещания. Но я готова уйти от Роджера и выйти за тебя замуж, если ты все еще этого хочешь. Не злись на меня, но я пока еще ничего не сказала Роджеру. Я боюсь, ну конечно я боюсь, но не только из-за этого. Я не могу сказать ему, что ухожу от него, пока мне некуда и не к кому идти. Все, что нужно для того, чтобы я наконец ему все сказала, это твое письмо – ты можешь написать мне на рабочий адрес, – в котором ты скажешь мне, где и когда мы встретимся. Если ты получишь это письмо во вторник, то, значит, твой ответ придет ко мне самое позднее в пятницу. Ты же понимаешь, что все, что мне сейчас необходимо, – это знак от тебя, что я тебе не опротивела и что ты все еще меня хочешь. Я сделаю все, что ты велишь мне. Командуй.

Тони, прости меня за то, что я так долго играла с тобой в кошки-мышки. Но теперь все игры закончены. Мы можем быть вместе уже в эту субботу. Скажи, что это так, и я приеду, даже если мне придется убежать от Роджера в одной ночной рубашке. Я превращусь в Марию Стюарт и буду вечно сопровождать тебя в твоих блужданиях. Люблю тебя. Х.

Артур почувствовал, как его переполняет ощущение всемогущества. Так же как его судьба и душевное спокойствие находились еще совсем недавно в руках Антони Джонсона, так и судьба и душевное спокойствие Антони находились сейчас в руках Артура. Око за око, зуб за зуб. Антони Джонсон отобрал у него его белую леди; теперь Артур отберет у него его женщину и лишит его последнего шанса, так же, как он сам был его лишен.

Артур смял письмо и конверт и засунул их в карман брюк, затем пересек холл и подошел к ступеням лестницы. Как ужасна и одновременно прекрасна была эта тишина! С чувством, похожим на волнение, он подумал о подвале, незащищенном и неохраняемом. А не может случиться так, что он все-таки сумеет получить там какое-то облегчение – от той атмосферы, которая так долго питала его фантазии, от тех образов, которые, возможно, еще смогут у него там появиться? Кто знает, может быть, ему удастся еще раз увидеть ее во плоти? Артур выключил свет и вышел из дома. Пройдя по боковому проулку, он оказался у входа в подвал и только тут понял, что у него нет фонаря, а есть только коробок спичек. Одну из них он зажег, проходя через первую комнату. Затем зажег вторую, и в ее пламени увидел на полу гору одежды, которая когда-то принадлежала тетушке Грейси: сумку, туфли, платье – все покрытое таким слоем мусора, что, казалось, они никогда не скрывали под собой его любимую.

И в этот момент все его фантазии умерли. Воображение Артура сжалось, и он превратился в озлобленного мужчину, разглядывающего в грязном подвале кучу старого тряпья. Спичка догорела и обожгла ему пальцы; пламя перекинулось на коробок, который неожиданно превратился в огненный шар. Артур бросил его на пол и растоптал. В темноте он попытался взять себя в руки и остановить свои всхлипывания, а потом стал на ощупь пробираться сквозь залежи мусора к входной двери.

Через проулок он вышел к фасаду дома. Здесь повернул направо и пересек лужайку. Поставил ногу на нижнюю ступеньку крыльца. Как и сотни людей, он оказался бы в безопасности, не оглянись в тот последний момент, не задумайся. Темная бездна звала Артура. Ее челюсти сомкнулись вокруг него, темные улицы приняли его, и он полетел по ним, как капля яда по венам.

Столы опустели, костер догорел, и теперь пылали только бенгальские огни, чье пламя было холодным и безопасным даже для детей. Одни они, да еще звезды, сверкали над засыпанным мусором пустырем. Линтия собрала посуду и, захватив своего сына и Стива, оставила их одних, одарив на прощание одной из своих сверкающих улыбок и взмахом руки. Антони и Уинстон Мервин стали снимать столешницы, стоящие на козлах, которые надо было вернуть в церковь Всех Святых. Последние вспышки огня, появлявшиеся на тлеющих углях, давали достаточно тепла, чтобы они не замерзли. Уинстон, казалось, полностью отдавшийся своему нынешнему занятию, произнес что-то на языке, который Антони узнал как что-то очень знакомое, но из которого не понял ни слова.

– Что вы сказали?

З везда моя – взгляни на звезды; хотел бы быть я небом,

Чтобы смотреть на красоту твою его глазами,

– перевел Уинстон, рассмеявшись.

– Вы удивительный человек. Не удивлюсь, если вы окажетесь преподавателем древнегреческого.

– Когда-то я подумывал об этом, – серьезно ответил Уинстон. – Но цифры приносят больше денег, чем Аристотель. Поэтому я и стал бухгалтером.

Антони удивленно поднял брови. А почему же тогда бухгалтер живет в такой дыре на Тринити-роуд? Вопрос был уже готов сорваться с его губ, но он остановился.

– Осторожнее, – предупредил Уинстон. – Вы держи́те с той стороны, а я возьмусь с этого угла и пойду вперед.

Они потащили столешницы вверх по Магдален-хилл и вдоль Баллиол-стрит. Громадная «римская свеча», зажженная возле «Водяной лилии», освещала зеленоватым светом похожий на пещеру вход в Ориэл-мьюз. Антони, идущий вслед за Уинстоном, подумал, что хотя тот и назвал ему процитированное произведение, но так и не объяснил, почему процитировал именно его. Сторож в церкви Всех Святых забрал у них столешницы, и Уинстон предложил выпить в «Водяной лилии». Антони согласился, но сказал, что должен сначала зайти домой, так как ждет важное письмо.

142-й был большим темным пятном в ряду ярко освещенных домов. Уинстон вошел первым и взял свои письма со столика. Для Антони ничего не было. Ну что ж, письма от Хелен не всегда приходили по вторникам. Оно обязательно придет завтра.

– Ну, вот это уже лучше, – сказал Уинстон. – Может быть, я даже взгляну на него завтра. – Он передал напечатанный на машинке листок Антони, который сразу понял, что это было предложение агента по недвижимости на дом в Северном Кенборне, самой лучшей и дорогой его части. Цена дома была 20 000 фунтов.

– Вы абсолютная загадка, – только и смог произнести Тони.

– А вот и нет. Просто потому, что я цветной, вы ожидаете, что я окажусь совсем необразованным, а потому, что я живу здесь, вы ожидаете, что я окажусь бедняком.