Такси высадило ее на том самом месте, на бойком торговом перекрестке садового товарищества, где она в день убийства присматривалась к местности. Только сегодня она испытывала совсем другие чувства – не было той жажды мести, которая выжигала ее изнутри. Соперницы больше не существовало. В худшем случае ее труп все еще мокнет под кустами ежевики после вчерашнего дождя, в лучшем – его нашли. Тогда события начнут развиваться стремительно и только в том направлении, которое она и срежиссировала.

На Миле было цветастое хлопковое платье в маках, белая широкополая шляпка, в руках – белая сумочка. Так обычно выглядят гости дачников. Вот и она тоже приехала в гости к своей подруге, Ольге.

На торговом пятачке она увидела знакомую бабку-молочницу, дремавшую на старом выгоревшем тюфяке. Ее сморила жара. Она прямиком двинулась к ней, хотя, готовясь к поездке, дала себе слово именно с ней не заговаривать, потому что та видела ее в день убийства.

– Здрасте, – поприветствовала ее Мила.

– Здрасте, – женщина приоткрыла глаза и, машинально схватившись за лежащий на столике старый потрепанный веер, принялась энергично им обмахиваться. – Молочка хотите?

– Нет-нет, спасибо… Я в гости приехала, не подскажете, где здесь улица Виноградная?

Она не могла объяснить себе, зачем лезет на рожон. Зачем заговорила с человеком, который может ее узнать! И если она сейчас ее узнает, то, если не дура, спросит ее, зачем она спрашивает про улицу, если была здесь не так давно. Может быть, вспомнит, с каким вопросом обратилась в прошлый раз, мол, есть ли у вас козье молоко. Она, кажется, ответила, что козье должен подвезти сын.

И в первый раз она, собираясь сделать черное дело, зачем-то заговорила с бабкой, вот и сейчас. Зачем?! А затем, ответила она сама себе, чтобы никто на нее ничего такого не подумал. Ведь преступники должны прятаться, скрываться, а она – вот стоит здесь на перекрестке, где ее могут видеть дачники, прикатившие сюда, к магазинам, на своих велосипедах или машинах, а то и добравшиеся по самому солнцепеку пешком, и ведет себя так, как ведут себя остальные.

– Виноградная? Да вон, за магазином, видите дорогу? Это и есть Виноградная. А вы к кому приехали?

Она не узнала ее в шляпке и платье. В прошлый-то раз Мила была одета по-спортивному и в бейсболке. Вот и хорошо!

– К подружке, Ольге. Она обещала устроить мою родственницу к себе в магазин. Вон в тот! – И Мила показала рукой на запертый хозяйственный магазинчик, где в прошлый раз отрабатывал свои надежды и кров ее бывший любовник Игорь. – Вижу, закрыт. Значит, продавца не нашли. Вот я как раз по этому вопросу к ней.

Она так коряво говорила, что даже сама удивлялась. Какой-то набор слов. Но хотя так говорят многие люди. Главное, молочница ее поняла.

Некоторое время она смотрела на нее с каким-то странным выражением лица, жалостливо, как на большого ребенка, а потом глубоко вздохнула, кряхтя поднялась с тюфяка и сказала:

– Похоже, ты, девонька моя, ничего не знаешь о своей подружке.

– В смысле? – Мила продолжала разыгрывать из себя вполне довольную жизнью нарядную дачную гостью. Хотя под ребра ей кто-то уже засунул кусок льда. И по спине поползли мурашки.

– Так убили ее.

– Чего? – недоверчиво переспросила она женщину.

– Убили, говорю, твою подружку. Ее же Ольгой звали? Она была хозяйкой магазина. Ты же к ней приехала?

– Ну да… Как это, убили?..

– А вот так! Она парня в свой дом привела. Тот втерся в доверие, поселился у нее, красивый такой, статный парень, крутился здесь постоянно, вроде в магазине помогал… Но на самом деле он бандит. Ограбил ее, выручку всю унес, потом пришел домой, убил Олю, все ценное из дома вынес, и все!

– А как убил-то? Господи, что я такое спрашиваю…

– Молотком голову пробил, а тело в саду спрятал, – зловеще прошептала молочница.

Мила невольно ухмыльнулась, вспоминая свой ночной звонок в полицию. Переодевшись парнем и нацепив темные очки в пол-лица на случай, если она попадает в поле зрения какой-нибудь притаившейся поблизости камеры наблюдения, она позвонила с телефона-автомата и сообщила дежурному о том, что в Марфине, в доме по адресу Виноградная, 13 совершено убийство. И что труп молодой женщины надо искать в саду.

Вот так прямо и сказала. Взорвала жизнь бросившего ее любовника.

В тот вечер, когда она кормила-поила его и учила, как ему следует поступить, он успокоился и уснул сном младенца. Проводив его утром в Марфино, посмотрела ему вслед с улыбкой: вот сюрприз его ожидает, когда полиция обыщет его в доме, который он будет по-настоящему грабить, и найдет в его рюкзаке телефон убитой Ольги! Улика так улика. Теперь его посадят. И даже если он смекнет, что его задержание и арест – дело ее рук, и даже если представить себе, что к ней нагрянет полиция и следователь станет задавать ей вопросы, то что они могут ей предъявить? Да ничего! К тому же уже совсем скоро она заработает кучу денег.

– Полиция до сих пор там? – спросила она бабку.

– Не знаю. Вчера понаехало машин… Дачников набежало! Все же знали Ольгу, ну и любопытство охватило толпу. И парня этого все видели, он же типа помогал ей в магазине. А она, голубушка, прямо-таки светилась от счастья. Поговаривали, что она кредит взяла или собиралась взять, кафе хотела открыть. Вот неизвестно теперь, успела она взять деньги или только планировала. Но все равно – история ужасная. Молодую, красивую – взял да и убил, прибил молотком. Изверг! Хоть бы ему лет двадцать дали, чтобы он света белого долго не увидел. Свинья! Ну и мужики пошли! Совсем никудышные!

– Какой кошмар… – покачала головой Мила.

Ей бы сейчас взять да и вернуться в Москву. Но она не могла. Она должна была вернуться на Виноградную и увидеть дом, крыльцо, где она убивала свою соперницу. Ей словно до сих пор не верилось, что все это совершила она, что ей все это не пригрезилось, не приснилось. Раньше ей всегда казалось, что убить человека – это как убить себя. Морально. Что после этого человек уже никогда не станет жить прежней жизнью, что он перестанет спать, что ему повсюду будут мерещиться призраки убитых людей. Что убийца живет в постоянном кошмаре. А что получилось с ней самой? Что чувствует она сама? Она и аппетит не потеряла, и спит, как это ни странно.

Это в первую ночь после