Она откинулась на обшитые кружевом подушки и погрузилась в сладостные мечты.

Рейберн обязательно придет к ней в понедельник. И Джордж не будет им помехой — даже если к тому времени он вернется из Парижа, то наверняка отправится в клуб, чтобы похвастаться перед друзьями своими победами над француженками.

Они непременно снова будут вместе! При воспоминании о вчерашнем восхитительном свидании у Элоизы учащенно забилось сердце.

Заседание комитета палаты общин, на котором председательствовал Рейберн Лайл, закончилось в пятницу утром, и молодой человек решил, что успеет перекусить перед тем, как ехать в Кроксдейл-Парк.

Поездка на новом «Мерседесе» — эта современная машина мощностью шестьдесят лошадиных сил была куплена им на прошлой неделе — займет никак не более трех часов.

Значит, рассудил Рейберн, если выехать в два часа пополудни, он прибудет на место примерно в пять. Как раз к этому моменту и съезжается большинство гостей. Да и камердинеру хватит времени, чтобы распаковать его вещи до того, как нужно будет переодеваться к обеду.

Он решил, что перекусит в Сент-Джеймс-клабе — тамошний повар славился своим искусством, а в еде, как и во всем остальном, Рейберн был весьма разборчив.

В столовой клуба, просторном помещении с высоким потолком, он увидел своих знакомых и решил присоединиться к ним.

За столом разговор шел исключительно о политике. Всеобщее беспокойство у англичан вызывало намерение Германии усилить свой военный флот, построив дополнительные корабли, которых у нее и так было немало.

Тема оказалась увлекательной, и когда Рейберн взглянул на часы, выяснилось, что уже половина второго. Значит, если он намерен, как и собирался, выехать в два часа, ему надо торопиться домой, чтобы переодеться.

Поднявшись из-за стола, молодой человек уже начал прощаться, как вдруг увидел, что в столовую входит его давнишний знакомый.

Майор Вильям Гартуэйт, дипломатический курьер, часто встречался с Рейберном по делам, ибо в его обязанности входила доставка депеш министерства иностранных дел английским послам в различных странах Европы.

— Здравствуйте, Гартуэйт, — сердечно приветствовал его Рейберн, протягивая руку. — А я и не знал, что вы уже вернулись из Парижа!

— Вообще-то я собирался повидаться с вами сегодня днем, — заметил Вильям Гартуэйт.

— Простите, но я уезжаю на весь уик-энд, — сказал Лайл. — А у вас что-нибудь срочное?

— Да нет, вам не стоит менять свои планы, Лайл. Это вполне терпит до понедельника.

— Ну вот и пусть потерпит! — с улыбкой произнес Рейберн.

Он уже собирался отойти от Гартуэйта, но в этот момент тот произнес нечто такое, отчего ноги Лайла буквально приросли к полу.

— Я полагаю, вы уже слышали о том, что произошло в Париже с Джорджем Давенпортом?

— Нет… — с замиранием сердца ответил Лайл.

— Вчера с ним случился сердечный приступ, и вечером того же дня он скончался!

— Боже правый!

Это восклицание невольно сорвалось с уст Рейберна Лайла.

— Эта смерть будет тяжелым ударом для всех, кто его знал, — печальным тоном добавил Вильям Гартуэйт, — но больше всего, разумеется, для его вдовы…

Тут кто-то обратился к нему с вопросом, и, воспользовавшись этим, Рейберн поспешил удалиться.

Сообщение Вильяма Гартуэйта задело его больше, чем он того ожидал. Молодому человеку припомнилось, как не однажды с презрительной гримаской на лице Элоиза говорила:

— Джордж такой мнительный! Он воображает, что у него больное сердце. Какая чепуха! Это просто несварение желудка. Он слишком много ест и слишком неумеренно пьет…

Однако, как выяснилось, дело было вовсе не в желудке. И вот теперь, когда Джорджа Давенпорта не стало, Рейберна не покидало тоскливое ощущение, что эта неожиданная смерть мужа его любовницы чревата для него серьезными последствиями.

Возвращаясь к себе на Куин-Эннс-гейт, Лайл чувствовал себя так, словно у его ног внезапно разверзлась бездна и, если он сделает хотя бы один неосторожный шаг, он непременно в нее угодит.

Время уже поджимало. Молодой человек поспешно взбежал по ступенькам и не успел даже постучать, как дверь распахнулась.

— Ваши вещи уже уложены, сэр, — объявил дворецкий.

Рейберн собирался пройти прямо наверх, но в этот момент слуга добавил:

— Некоторое время назад, сэр, вам принесли письмо. Его принял не я, а Генри. Он же сообщил мне, что дело весьма срочное и требуется немедленный ответ.

Рейберн взглянул на конверт, дожидавшийся его на серебряном подносе. Ему было слишком хорошо известно, от кого пришла эта депеша.

Не узнать дорогую бледно-зеленую бумагу и мелкий витиеватый почерк Элоизы было просто невозможно.

— Так вы говорите — Генри открывал дверь посыльному? — уточнил Рейберн.

Так звали мальчика на побегушках, служившего в доме Лайла. По правде говоря, он был слегка глуповат, но дело свое выполнял исправно, хотя и не слишком расторопно.

— Да, сэр.

Рейберн некоторое время размышлял.

— Послушайте, Бейтсмен, — наконец обратился он к дворецкому. — Если кто-нибудь будет спрашивать, скажете, что я уехал до того, как принесли это письмо. Соответственно, ответить на него я не мог. Понятно?

— Вполне, сэр.

— Отлично! Так и действуйте, — напутствовал слугу Рейберн, торопливо поднимаясь по лестнице.

Удаляясь от Лондона, он чувствовал, что с каждой милей становится — по крайней мере, на время — дальше и от Элоизы.

Хорошо изучив свою любовницу, Рейберн был совершенно уверен, что в своей записке она уведомляет его о смерти мужа и наверняка полагает, что, как только истечет срок траура, они поженятся.

Вчера она не в первый раз упомянула о том, как было бы хорошо, если бы они стали мужем и женой, — об этом в минуты близости Элоиза говорила частенько.

Сам он такого желания никогда не высказывал. Однако Лайл достаточно хорошо знал женщин, а потому понимал, что Элоизу Давенпорт это ничуть не смущает — она всеми силами стремится завладеть им и готова на все, чтобы сделать их любовную связь постоянной.

«Только англичанки способны на такое! — с досадой подумал Рейберн. — Им почему-то хочется, чтобы пустяковая любовная интрижка длилась всю жизнь…»

В эту минуту он, как никогда прежде, был убежден, что меньше всего на свете хотел бы видеть своей женой прекрасную Элоизу.

Когда Рейберн мысленно воображал себя женатым, то хозяйкой своего лондонского дома или поместья в Хэмпшире он представлял женщину совершенно не того типа, к которому принадлежала Элоиза Давенпорт.

Правда, собственный идеал будущей супруги рисовался ему пока довольно смутно, однако это ни в коем случае не могла быть женщина столь необузданных порывов и непредсказуемых желаний, как его теперешняя любовница.