Она была в этом доме только однажды, в первые дни после аварии, когда привезла кое-какие документы из офиса отцу Цезаря. Тогда Сорча воспользовалась входом для прислуги, и ей было уделено всего двадцать минут. Девятнадцать из них она провела, запоминая юношеское лицо Цезаря на семейном портрете, висящем над камином.

Сегодня она приехала сюда как член семьи. Цезарь без промедления провел ее в ту часть особняка, где прошло его детство, и отыскал родителей в их личной гостиной.

– Сорча, ты помнишь моих родителей Хавьеро и Ла-Рейну?

– Конечно, – улыбнулась Сорча.

В качестве его личной помощницы она обращалась к ним, называя титул, а их ответное приветствие было механическим. Сегодня они оба взяли ее за руки и расцеловали в обе щеки.

– Добро пожаловать!

Хавьеро был постаревшей версией Цезаря – красивый мужчина с по-прежнему густыми темными волосами. На нем был смокинг. Двигался герцог Кастеллон со сдержанной грацией. Он никогда не тратил слов понапрасну, как и сын. Тесно сотрудничая с ним в первые дни после аварии, в которую попал Цезарь, делая все, чтобы минимизировать потери корпорации, Сорча думала, что Хавьеро уважает и ценит ее. Этим вечером по его лицу ничего нельзя было сказать, когда он посмотрел на своего спящего внука.

С Ла-Рейной Сорча в основном общалась по телефону. Матери еще хуже, чем жены, если с ними не подружиться, когда занимаешь должность личной помощницы.

– Очень мило, что вы опять с нами, – протянула Ла-Рейна, доказывая, что она может лгать так же элегантно, как и одеваться. – И ваш сынок… Какой приятный сюрприз! Я была занята планированием этого приема, иначе обязательно приехала бы взглянуть на него. Ну, когда вы переедете в новый дом, я непременно навещу вас.

Сегодня, похоже, у нее нет времени взглянуть на внука.

– Я кормлю грудью, – объяснила Сорча, притворяясь, что чека, которым от нее пытались откупиться, не было. Но это обычное поведение его семьи: исключительный практицизм и никаких эмоций. – Мы не могли оставить его дома.

– О да. Я всегда считала кормление грудью досадной помехой, – пробормотала Ла-Рейна.

Сорча прикусила язык.

– Няня будет присматривать за ним в моих апартаментах, – сказал Цезарь. – Но на ночь мы не останемся.

– Когда вы его устроите, присоединяйтесь к нам за коктейлем. Рико и Пайа, наверное, уже здесь, – добавила герцогиня.

Они отправились в апартаменты Цезаря, и Сорча почувствовала, что снова может дышать. Все не так уж страшно. Может, она сумеет пережить этот вечер.

Через тридцать минут она сопровождала Цезаря к лестнице. Он предложил руку, когда они начали спускаться, и Сорча с благодарностью оперлась на нее, а другой держалась за перила. Молодая женщина боялась упасть, так как очень нервничала.

– У тебя холодная рука, – заметил Цезарь.

– Я в ужасе, – прошептала Сорча. – Что будут говорить гости?

– Поздравлять, – ответил он. – Что еще они могут сказать?

– Да, наверное. – Она велела себе перестать хмуриться, но не могла избавиться от тревоги. – Ты уверен, что я выгляжу нормально?

Цезарь был исключительно красив в смокинге. Он побрился, но на его лице было скучающее выражение человека, который присутствовал на подобных вечерах множество раз.

– Я сказал тебе перед выходом, что ты прекрасно выглядишь, но Энрике начал плакать. Ты могла не услышать.

– Нет, я услышала. Просто…

Она ему не поверила.

Они дошли до нижней ступени, и Сорча отпустила его руку. Повернувшись к Цезарю, она заставила себя заговорить о том, что страшило ее больше всего. Она всегда считала себя привлекательной, но изменения, вызванные беременностью, поколебали ее уверенность в себе.

– Будь честен. Тебя отвращает набранный после родов вес? Я стараюсь сбросить его, но это не так-то просто сделать.

– Сорча! – Цезарь был шокирован и озадачен. – Что натолкнуло тебя на эту мысль? Даже если бы у тебя по-прежнему был живот, это не имело бы значения. Ты всегда выглядишь безупречно. Ты самая красивая женщина, которую я знаю.

– Извини. Я нервничаю и. – Она идиотка. Не стоило начинать этот разговор здесь. Но этот прием казался ей официальным началом их брака. Она не расслабится, пока не будет знать. – Я была сегодня у доктора. Она сказала, что мы можем… э-э-э… – Сорча оглянулась и продолжила приглушенно: – Если мы будем пользоваться. – Она сглотнула и закончила едва слышно: – Презервативом.

Цезарь уставился на нее.

У Сорчи появилось ощущение, что кожа ее становится прозрачной от жара, одежда исчезает, и она стоит перед ним обнаженная. Она только что отдала Цезарю право принять или отвергнуть ее, отдала уверенность в себе в его руки. Она хотела бы, чтобы он.

– И ты говоришь мне это сейчас? Здесь?

– Где же еще?

– В ванной. Час назад. – В его глазах сверкнул огонь, а рука крепко сжала ее руку.

Цезарь повел Сорчу по холлу, но вместо того, чтобы войти в главный зал, он потянул ее к бильярдной.

Сорча спешила за ним, боясь споткнуться.

– Цезарь, ты пугаешь меня.

– Я жду, черт побери, три года, затем ты исчезаешь на восемь месяцев. Я женюсь на тебе и вынужден ждать еще шесть недель…

Они пересекли бильярдную и вошли во влажную оранжерею. В ноздри сразу ударил запах земли, апельсинов и цветов. Здесь царил полумрак.

Было очаровательно, но.

– Ты хочешь здесь?

– Я хочу, – прорычал Цезарь, привлекая ее к себе и прижимаясь в горячем поцелуе к ее шее. Его рука опустилась ниже, обхватила Сорчу за бедра и дала ей почувствовать силу его желания.

– О! – воскликнула она, хватаясь за его плечи, чтобы восстановить равновесие.

– Я ждал и ждал, и наконец я могу овладеть тобой. Неужели прикажешь мне ждать еще? Я никогда не думал, что ты так жестока, Сорча.

Его дыхание шевелило волоски на ее шее, щекоча чувствительную кожу и посылая волны удовольствия по всему телу.

Сорча спрашивала себя: что случилось с дерзким плейбоем, на которого она раньше работала? Вот он провел языком по мочке ее уха, чтобы затем легонько укусить ее. Цезарь ласкал ее талию и бедра и при этом, конечно, мял шелковое платье, изучая ее изменившееся тело. Его прикосновения в некотором роде шокировали Сорчу – настолько собственническими они были. Но как здорово, что он снова ласкает ее! Да еще так жадно…

Ее поглотил жар, когда она поняла, что и ищет его губы.

Из горла Цезаря вырвался хрип, когда он накрыл ее губы своими полными, чувственными губами. Редкие поцелуи в течение шести недель остались в прошлом. Сейчас Цезарь целовал ее с нескрываемой, несдерживаемой страстью. Его язык проник ей в рот и вовлек ее язык в невероятно эротичный танец. Внизу живота возникла тягучая боль.