Рондо сообщает любопытные сведения о том, как благоразумная сестра императора пыталась отвратить от него фаворита Ивана Долгорукова, оказывавшего на него дурное влияние: «Рассказывают, — доносил он 23 ноября 1728 г., — будто царевна Наталья Алексеевна (страдающая чахоткой) нашла с помощью барона Остермана возможность удалить этого молодого человека. Царевна в самых горячих выражениях представила брату дурные последствия, которые следует ожидать и для него самого, и для всего народа русского, если он и впредь будет следовать советам Долгорукова, поддерживающего и затевающего всякого рода разврат. Она прибавила, что и болеет от горя, которое испытывает, видя, как его величество пренебрегает делом, отдается разгулу». В следующей депеше Рондо сообщает о том, в чем конкретно выражается тлетворное влияние Ивана и его приятелей на императора: «Вблизи государя нет ни одного человека, способного внушить ему надлежащие, необходимые сведения по государственному управлению; ни малейшей доли его досугов не посвящается совершенствованию его в познании гражданской или военной дисциплины. Часы, свободные от верховой езды, охоты, развлечений, проходят в слушании пустых россказней о том, что случилось с таким-то или таким-то». В той же депеше К. Рондо сообщает уникальные сведения о его способностях: «Природа, правда, его не обидела, но и лучшая земля остается бесплодной, если к ее обработке не приложить хотя бы некоторого труда».

Сведения, сообщаемые об Иване Долгорукове другим дипломатом, Маньяном, характеризуют его ничем не примечательным молодым человеком: его умственные способности, «говорят, посредственные и недостаточно живые, так что он малоспособен сам по себе внушать царю великие мысли». Главная его цель — «подорвать кредит Остермана, чтобы приблизить к министерству Шафирова».

В депеше от 30 сентября 1729 г. Рондо сообщает подробности поведения Ивана Долгорукова: «Фаворит кн. Долгорукий некоторое время был в немилости, одни говорят вследствие угроз кн. Трубецкому, другие уверяют, будто его думали сослать в Сибирь, чтобы помешать любовной интриге его с княгиней Трубецкой; наконец, некоторые с большим основанием полагают, что немилость князя вызвана замыслом его жениться на Елизавете Петровне, к выполнению которого он приступил через Анну Крамер (камер-юнгфера Елизаветы Петровны, затем Натальи Алексеевны. — Н. П.). Об этом, говорят, сообщил Верховному совету отец князя, опасаясь, как бы не заподозрили и его участие в этом деле; враги старика, впрочем, полагают, что он хотел прислушаться к мнению Совета, узнать, как бы они приняли такое сватовство. Все это пустые толки, и до истины я еще не добрался; верно только, что Анна Крамер, бывшая до сих пор любимицей любимой княжны, удалена от нее, а молодой князь пользуется большей милостью царя, чем когда-либо».

По сведениям Рондо с подачи Остермана сестра Петра II Наталья возобновила увещевания брата на предмет его связи с Иваном Долгоруковым 6 ноября 1728 г. незадолго до своей кончины. Царь согласился исполнить пожелания умиравшей, но после ее кончины 22 ноября 1728 г. «изменил своему слову и, кажется (князь Иван. — Н. П.), теперь в милости больше, чем когда-нибудь».

Кстати, Рондо — единственный дипломат, извещавший свой двор о бескорыстии и неподкупности Остермана: «Барон Остерман, по общим понятиям и отзывам, неподкупный, недавно отказался принять поместье в Пруссии, приносящее тысяч шесть крон ежегодного дохода и принадлежавшее князю Меншикову». Король Прусский решил подарить его Остерману в надежде, что он склонит правительство закупить сукно для армии у прусских промышленников. Однако 75 тысяч ярдов заказано поставить английским купцам».

Между тем страна находилась в состоянии крайнего опустошения. Об этом свидетельствует депеша Лефорта, отправленная незадолго до кончины Петра II, в которой отражено плачевное состояние страны: «Все в России в страшном расстройстве; царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета не здоровы и не собираются; другие учреждения также оставили свои дела; жалоб бездна; каждый делает то, что ему придет на ум. Об исправлении всего этого серьезно никто не думает, кроме барона Остермана, который один не в состоянии сделать всего». Автор депеши чрезмерно сгустил краски, нарисовав совершенно безнадежное положение страны. Вряд ли справедлив был упрек в адрес императора, способного в 14-летнем возрасте править страной, вряд ли он прав, когда утверждал, что единственным человеком, кто был озабочен судьбой страны, был Остерман.

Небезынтересно оценить поведение главного воспитателя императора Андрея Ивановича Остермана. Отдавал ли он себе отчет о критическом положении страны? Бесспорно, отдавал, ибо в Верховный тайный совет стекалась едва ли не вся информация о положении в стране. Как реагировал на это Остерман? Да никак. Он не решался настойчиво напомнить своему царственному воспитаннику о том, что его страсть к охоте не только подрывает его здоровье, но и отвлекает его от выполнения посильных обязанностей монарха. Не решался, потому что подобного рода напоминания могли вызвать его ссору с упрямым отроком-императором и положить конец его, Остермана, карьере. Остерман предпочитал ограничить свою роль пассивным наблюдением того, как страна приходит в упадок, и жертвовал интересами государства личной карьере.

Еще безответственнее вел себя второй воспитатель императора — Алексей Григорьевич Долгоруков, назначенный на эту должность благодаря протекции его сына Ивана. Долгоруков не только не пытался гасить страсть Петра II к охоте, но, напротив, стремился в своих интересах разжигать и поощрять ее. Свою главную задачу он видел в том, чтобы реализовать свою мечту — обвенчать дочь Екатерину с императором.

В течение трехлетнего царствования Петр II не оставил заслуживающего внимания следа в истории страны, хотя ему ко времени его смерти в 1730 г. исполнилось 14 лет, то есть он достиг возраста, при достижении которого в те времена при нормальном воспитании можно было оказывать некоторое влияние на управление государством. Однако юный царь проявлял интерес и настойчивость только в одной забаве — охоте. Ради нее Петр Алексеевич прервал свое образование и игнорировал обязанности по управлению страной. Барон А. И. Остерман осознавал вред наносимого этой страстью репутации императора, но из опасения оказаться в опале и угрозы потерять его доверие не принимал никаких мер, чтобы погасить эту пагубные забавы и внушить ему мысль, что он не охотник, а глава огромного государства, обязанного заботиться о благе подданных.

Что касается второго воспитателя, в роли которого выступал князь Алексей Григорьевич Долгоруков, то ему были чужды заботы о государстве, и он не только не принимал никаких мер, чтобы воспрепятствовать увлечению охотой, но, наоборот, всячески поощрял это увлечение. Поведение князя Алексея определялось возникшей у него мыслью повторить опыт Меншикова, закончившийся неудачею, и женить императора