Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…Горбачев предложил Ельцину с семьей переехать на служебную дачу, с которой только что съехал сам, и шеф, не дожидаясь ремонта, сразу же перебрался. Такого еще за всю партийную историю не случалось: обычно хоть косметический ремонт, но полагалось сделать.

Уезжая, Горбачевы сняли со стен картины, и на обоях остались светлые пятна, торчали гвозди, виднелись пустые дырки. Спешка Ельцина объяснялась просто — он хотел показать, что ничем после Горбачева не брезгует. Думаю, никогда Борис Николаевич до столь высокого поста не дошел бы, если бы у него не было этого беспрекословного чинопочитания».

— Почему между ними пробежала черная кошка?

— Я не хочу строить догадки — исчерпывающий ответ мог дать только Ельцин, и в своих мемуарах он кое-где этой темы коснулся. Борис Николаевич хотел улучшения сегодня, сейчас, а поскольку такие вещи быстро не делаются, что-то из задуманного не получалось, и виноваты были, как водится, все вокруг. Вроде бы все хорошо, замечательно, но палки в колеса партийная номенклатура ему все же ставила, а он с этим смириться не мог. Ему же и с демократией надо было все и сразу… После провала путча Ельцин обещал людям: «Через год заживете прекрасно. И зарплата у вас будет хорошая, и еды вдоволь — у каждого полный холодильник». Увы, ни одно из его обещаний исполнено не было.

— Когда будущего «царя» Бориса с треском выгнали с поста первого секретаря Московского горкома партии, его личные охранники должны были, согласно инструкции, от него отмежеваться, занять позицию по другую сторону баррикад. Вы, тем не менее, поступили как настоящий мужик: остались с ним и возили его на своей «Ниве». Почему? Ощущали перспективу или просто сочувствовали опальному боссу?

— Вы, уж простите, немножко форсируете события. С должности первого секретаря Московского горкома его сняли в ноябре восемьдесят седьмого, и лишь в феврале восемьдесят восьмого вывели из состава Политбюро. Черный от горя Ельцин лежал в больнице, а потом ему предложили стать первым заместителем председателя Госстроя СССР, оставив при этом членом ЦК.

— Почетная ссылка?

— Ну что-то вроде того, но, лишившись кресла в Политбюро, он, естественно, перестал быть охраняемым лицом, то есть формально мы расстались. К нам, помню, приехал Плеханов и приказал: «Сдайте оружие. Пока все по домам, а потом мы вас вызовем».

В этот период у нас остались чисто внеслужебные отношения: позвонить, в гости прийти… Никто еще никого не возил — я вернулся на службу, попросился дежурным. Меня очень устраивал график работы сутки через трое, потому что я обожал свое Простоквашино (деревня Молоково в девяноста километрах от Москвы, родина матери Коржакова, где он сейчас живет. — Авт.). Дома вообще мало бывал: на трое суток сбегал сюда и полностью отключался от дел. С Ельциным между тем мы продолжали общаться. Когда выходные у нас совпадали (а у меня при таком графике их хватало), он приезжал ко мне в гости или я бывал на его госдаче в Успенском…

1 февраля 1988 года у Ельцина был очередной день рождения — вот мы с напарником Виктором Суздалевым (несколько лет назад он погиб — разбился по дороге на дачу) и поехали его поздравить. Кроме подарков и цветов, взяли с собой вина, закуски… Все было душевно: помощник Бориса Николаевича Лева Суханов играл на гитаре, мы пели — и загуляли в Госстрое до утра. Естественно, кабинеты «бунтаря» прослушивали, а мы дифирамбы ему пели. Какие? Нет, мы не думали, что когда-нибудь он поднимется, — наоборот, говорили, чтобы держался и не переживал, потому как жизнь продолжается и не так уж все плохо. Его же не в лагерь отправили, не в лефортовскую тюрьму…

— Вас после этого вызвали?

— Через несколько дней спокойненько попросили.

— В смысле уволили?

— Ну разумеется! Конечно, для меня это стало трагедией: с шестьдесят восьмого в органах — двадцать лет! — и делать больше ничего не умел. К тому же я был всегда в числе первых — что называется, ходил в отличниках, и вдруг ни с того ни с сего… Мне и в голову не приходило, что за такое можно слететь с работы. Мы же не с врагом народа общались, и когда меня переубеждали, я говорил: «Ребята, он член ЦК…

— …на минуточку…

— …почему с ним нельзя посидеть по-мужски? Идите куда подальше, не буду вас слушать».

После увольнения стало проще — устроился в кооператив, и мы стали встречаться еще чаще. Так продолжалось до осени, когда его якобы с моста сбросили. Тогда-то и было принято решение о том, что надо Ельцина охранять, а раз так, то, естественно, и возить. Видите, сколько всего случилось…

— Я хорошо помню, как с трибуны Съезда народных депутатов СССР прозвучало, что враги совершили на Ельцина покушение, сбросив с моста, но годы спустя люди, тоже входившие в ЦК, уверяли меня, что на самом деле все обстояло не так. Ельцин, дескать, поехал к своей зазнобе, которая работала поварихой на одной из успенских госдач, бросил в окошко ей камешек, но вышла к нему не она, а мужчина, который как раз у нее был. Завязалась якобы драка, а в результате озверевший мужик кинул некстати объявившегося соперника в лужу, что Борис Николаевич и представил всем как падение с большой высоты. Что же произошло в действительности?

— К сожалению или к счастью, никто, кроме Ельцина, пролить на эту историю свет не мог. Что-то докладывал Бакатин, который был тогда министром внутренних дел Союза и занимался этим вопросом, но он тоже мямлил, мямлил… Ни одна версия фактами не подтверждалась. Да, костюм был мокрым и грязным, может, к нему прилипли и водоросли, но никто не исследовал, откуда они: из лужи или из реки.

На следующее утро я приехал на то место, где, по словам Ельцина, его сбросили в воду, и увидел: там уцелеть при падении вряд ли можно, потому что высота моста — метров шесть, а река мелкая — глубина максимум около метра.

— С его-то ростом и весом!..

— Да, причем он рассказывал, что чуть не утонул, пока мешок, в который злоумышленники его затолкали, с головы стягивал. До дна доставал ногами и выпрыгивал, пытался глотнуть воздуха… Так и скакал, как зайчик, до берега (помните, бег в мешках у нас раньше практиковали?) и только на суше эту дерюгу с себя снял. Попробуй теперь докопайся до истины… Думаю, или его не там сбросили, или все это сказки — плод больного, так сказать, воображения.

— Это правда, что в тот вечер вас разбудила встревоженная Наина Иосифовна: «Саша, мы места себе не находим — Борис Николаевич пропал!»?

— Не Наина, а дочка Таня — она несколько раз звонила. Естественно, я быстренько сел в свою «Ниву» и рванул в Успенское, где он к тому времени на посту ГАИ объявился.

— Какую картину вы там застали?

— Ну что — лежит человек в мокрых белых трусах… Милиционеры накрыли его бушлатом, поставили рядом обогреватель (он был уже весь синий). Меня увидел — заплакал: «Саша, посмотрите, что со мной сделали…» Я в него сразу стакан самогонки влил — он с удовольствием проглотил, закусил яблоком и снова застыл на лавке. Налил второй стакан, опять-таки самогонкой растер тело до красноты, надел свои носки из овечьей шерсти и толстенный афганский свитер. У меня бутылка была ноль восемь — вся на него ушла: что не на растирку, то внутрь. Три стакана Борис Николаевич махнул только так, поэтому согрелся, повеселел и, в общем-то, не простудился.