автобуса, активно жестикулируя, засмеялся, получив ответ, несколько раз приветственно просигналил и поехал дальше, улыбаясь. Представить себе подобную картину в Москве было сложно. Почему испанцы такие доброжелательные? Нет, не так. Почему мы, советские люди, живущие в самой справедливой стране на свете, такие закрытые и мрачные по сравнению с ними?

В гостинице служащие, их размещавшие, тоже улыбались, но как-то более сдержанно. Андрею показалось, они поглядывают на советскую делегацию с настороженностью.

– О чём они говорят? – поинтересовался он у Марика, когда они получали ключи от номеров.

– Я итальянский учил, не испанский, – пожал плечами Марат. – Но сдаётся мне, нам тут не особо рады.

– Рады они, не рады, – проворчал Лёнька, с трудом волоча свой чемодан по лестнице на второй этаж. – Лучше бы лифты сделали. Европа тоже мне.

– Имей совесть, гостиница в два этажа, ещё лифт тебе делать, – возмутился Андрей и подхватил не только свои вещи, но и чемодан Маши.

Он, в принципе, и Машку бы подхватил, если бы потребовалось. Занятия боксом он хоть и забросил, но каждое утро отжимался по двадцать раз на кулаках для поддержания формы.

Росконцерт не особо расщедрился – номера оказались очень скромными, к тому же жить им предстояло по двое в одной комнате.

Осознав комичность ситуации, Маша хихикнула:

– Ну что, мальчики? Монетку будете кидать, кто со мной ночует, или как?

«Мальчики» переглянулись. Их четверо, комнат две. Постановочная группа во главе с Михал Михалычем заселялась отдельно, на первый этаж. И Андрей подозревал, что в более комфортабельные условия. Марат мучительно покраснел, Волк с новым интересом посмотрел на Машку.

– Значит так, – решил Андрей. – Сейчас дружненько берём и переносим кровать из одного номера в другой. Места тут достаточно, три кровати легко встанут. И будет у нас комната для мальчиков и комната для девочек.

– Ничего себе, – присвистнул Волк. – Ну, Маш, тогда с тебя приготовление еды. Я так понял, в гостинице нам светит только завтрак.

– В ресторане поешь, – фыркнул Марат. – Водку свою продашь и на вырученные поведёшь всех в ресторан. Да шучу я, расслабься. Придумаем что-нибудь с едой, первый раз что ли.

– Я первый раз за границей, Андрей тоже. Это ты у нас фартовый.

– Мальчики! – возмутилась Маша. – Вы долго будете перед дверьми пререкаться? Переносите уже, что куда собирались, и давайте расходиться. Я в душ хочу, умираю.

Кровать переносили Андрей с Маратом, а Лёнька давал полезные советы и двигал кровати в их номере, освобождая место. В самый разгар перестановки по коридору прошёл испанец в униформе. Остановился, посмотрел на сумасшедших русских, покачал головой и пошёл дальше.

– Что он так смотрит? Помог бы лучше, – пропыхтел Волк, оттаскивая тумбочку в другой угол комнаты.

– Вероятно, ещё не встречал постояльцев, которые двигают мебель, – усмехнулся Марат.

Наконец все устроились, распаковали вещи и завалились в кровати.

– Сегодня спим, а завтра с утра идём гулять, – решил Марик. – Смотреть город, пока есть возможность.

Андрей согласно кивнул. Геннадий Семёнович дал ему чёткие указания: ходить по улице только группой, везде сопровождать ребят, на витрины не пялиться, иностранное шмотьё не покупать. Ну и ещё несколько странных рекомендаций, смысл которых он вообще не понял. Но он бы и без Геннадия Семёновича пошёл с Маратом. Интересно же новый город посмотреть. А на шмотьё у них и денег не было, суточные им никто ещё не выдавал, в кармане лежали только советские рубли, оставшиеся от буфета.

– В душ никто не хочет? – осведомился Лёнька. – Тогда я первый.

И исчез за дверью ванной комнаты. Марат только головой покачал и рухнул на подушки.

– Он всегда такой? – уточнил Андрей.

– Какой?

– Ноющий.

– Ага. Это же Лёнька. Смирись. Так-то он хороший парень, музыкальный. И товарищ надёжный. Просто немножко к жизни неприспособленный. Сейчас мы его встряхнём.

У Марика в глазах заплясали чёртики. Он встал с кровати, подхватил стоящий на тумбочке телефон и, насколько позволял провод, приблизился к двери ванной комнаты.

Снял трубку и, не набирая номера, стал громко якобы отвечать:

– Алло! Да, слушаю тебя, Оксана. Лёню позвать? Не могу, моя хорошая. Да понимаешь, какое дело… Перебрал он немножко… на радостях от поездки. Тут же заграница, соблазнов много. Кава там, херес. Что такое кава? Ну вино местное, Оксан. Холодненькое, вкусное. В общем, в ванне твой благоверный лежит, отмокает. Как проспится, я скажу, чтоб тебя набрал. Ага, давай…

В этот момент из ванной комнаты вывалился разъярённый Лёнька. Мокрый, с намыленной головой и в кое-как намотанным на бёдра полотенце.

– Дай мне трубку! – заорал он, хватая телефон мыльной рукой. – Оксана! Не верь ему! Я не пьяный, я вообще не пил!

Андрей уже катался по кровати от смеха, Марат икал от сдерживаемого хохота и заржал в голос, только когда Лёня растерянно опустил трубку:

– Разъединилось… Как ей перезвонить?

– Да никак… ой, не могу… Лёня, господи… Ничего, что ты в Мадриде? Откуда бы у Оксаны взялся номер телефона? Пошутили мы. – Марик уже практически всхлипывал.

– Да идите вы! – возмутился Лёнька, подхватывая сползающее полотенце, а потом сам засмеялся: – Ну вы вообще! Я ж подумал… Мы с ней и так ругаемся всё время… Фух…

– Иди уже домывайся, недоразумение, – простонал Марат. – А то, может, тебе спинку потереть?

***

Собираясь на зарубежные гастроли, каждый конечно же взял лучшие вещи. И для первой прогулки по Мадриду все принарядились. На Маше было канареечно-жёлтое платье с рукавами-фонариками, Лёнька надел рубашку-поло, явно из комиссионного магазина, и чуть великоватые ему джинсы.

– Растянулись. Надо было на размер меньше брать, – с сожалением сообщил он. – А я же не знал, что они растягиваются.

Андрей только плечами пожал, он ничего в джинсах не понимал, предпочитая обычный костюм. Он и сейчас надел брюки от костюма и повседневную рубашку в голубую клетку. Всех превзошёл, конечно, Марик: в своей итальянской паре песочного цвета, настолько лёгкой, что даже в летнюю жару Марик не снимал пиджак, он выглядел настоящим франтом. Воротничок рубашки расстегнул на три пуговицы, волосы уложил с помощью лака. Красавец!

Такой принаряженной компанией они и вышли на улицу Мадрида, себя показать и на других посмотреть. В кармане у каждого лежали выданные суточные – деньги на еду. Марик, подсчитав наличность, сказал: «Скромно, не растолстеем», но все и так понимали, что тратить валюту по назначению – жуткое расточительство. Её нужно собирать, копить, а в конце поездки купить какую-нибудь полезную вещь. Поэтому за завтраком в гостинице все ели как не в себя, намазывая на хлеб масло и джем из маленьких пластиковых коробочек и накладывая сверху тоненькие ломтики жирной местной колбасы.